Моя мама никогда не кормила меня грудью. Она сказала, что любит меня только как друга.
Никто не хочет встречаться со своими матерями, поэтому процветает индустрия поздравительных открыток.
Моя мама никогда не кормила меня грудью. Она сказала, что любит меня только как друга.
Никто не хочет встречаться со своими матерями, поэтому процветает индустрия поздравительных открыток.
– Твоя дочь портится с каждым днём – она всё время врёт…
– У неё богатая фантазия – вся в мать пошла.
— Мой сын беглец?! Этому не бывать!
— Ваш ответ достоин римлян, но их времена миновали...
— Дитя малое ещё, Иван Александрович.
— Хорош, дитятко! Понабрался от французов заразы масонской, да на француженке жениться вздумал!
— ... Матушка! Так я проклят Вами?
— Пошёл вон.
— Вы мне не ответили?
[мать со всей силы разбивает клюкой аквариум, Иван разворачивается и уходит]
— Федор! Лошадей Ивану не давай! Пусть убирается, как знает! [помолчав] Весь в меня. Не то что Гришка. Будет кому наследство оставить.
— Найдите себе хобби.
— У меня есть хобби.
— Вмешательство в личную жизнь детей не в счёт.
... годы, проведенные в статусе матери-одиночки, выработали у Дениз устоявшийся комплекс мученицы, и теперь ей кажется, что проблемы у других возникают исключительно для того, чтобы лечь на её плечи ещё более тяжким бременем.
— Господи, мам, может, всё-таки перестанешь?
— Прости, если беременность моей дочери-подростка меня расстраивает.
— Тебе не приходило в голову, что меня она тоже расстраивает?
— Конечно. Просто... ну как ты могла? Ты же про всё это знаешь и понимаешь.
— Это произошло случайно, разумеется.
— У тебя случайно был незащищенный секс?
— Тебе станет легче, если я скажу, что меня изнасиловали?
— Не смей так говорить.
— Я только пытаюсь понять, при каком раскладе ты бы начала сочувствовать мне, а не себе.
— Поверь, я очень тебе сочувствую, — произносит Дениз тоном, от которого у Кейси неизменно возникает желание сжечь всех напалмом.