Юрий Поликарпович Кузнецов

Что мне давалось, тем и был богат.

Не завещаю — отдаю назад.

Объятья возвращаю океанам,

Любовь — морской волне или туманам,

Надежды — горизонту и слепцам,

Свою свободу — четырём стенам,

А ложь свою я возвращаю миру.

В тени от облака мне выройте могилу.

Кровь возвращаю женщинам и нивам,

Рассеянную грусть — плакучим ивам,

Терпение — неравному в борьбе,

Свою жену я отдаю судьбе,

А свои планы возвращаю миру.

В тени от облака мне выройте могилу.

Лень отдаю искусству и равнине,

Пыль от подошв — живущим на чужбине,

Дырявые карманы — звёздной тьме,

А совесть — полотенцу и тюрьме.

Да возымеет сказанное силу

В тени от облака...

0.00

Другие цитаты по теме

Не нужны Божьим небесам

Явленья призрачные... Вечность -

Одно спасёт и сохранит, -

Божественную человечность.

Земля земную втянет плоть, -

В мрак унесет её химеры, -

Одна бессмертная любовь

Нам оправдает силу веры.

Но вера скудная моя

Могучих крыл не отрастила:

Страшна ей вечность впереди

И омерзительна могила.

I've dug two graves for us, my dear,

Can't pretend that I was perfect, leaving you in fear,

Oh man, what a world, the things I hear!

If I could act on my revenge, then, oh, would I?

Some kill, some steal, some break your heart,

And you thought that I would let it go and let you walk,

Well, broken hearts break bones, so break up fast,

And I don't wanna let it go, so in my grave I'll rot.

Она угасла, потому что настала зима. Она угасла, потому что устали крылья.

Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!

Они думают, что она вечна. Они верят в ее бессмертие.

Горькое, непонятное заблуждение! Смешное недоумение ребенка!

Я не пришел будить тебя. Я не пришел звать тебя.

Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.

Ты знаешь, что вянут молодые березы. Ты знаешь, что листья засохшие шепчутся с ветром.

Тяжела могильная плита. Еще тяжелее веки умершего.

Четыре месяца назад! Да ведь четыре месяца назад Далтон, Резака, гора Кеннесоу были лишь географическими названиями или станциями железных дорог. А потом они стали местами боев, отчаянных, безрезультатных боев, отмечавших путь отступления войск генерала Джонстона к Атланте. А теперь и долина Персикового ручья, и Декейтер, и Эзра-Чёрч, и долина ручья Ютой уже не звучали как названия живописных сельских местностей. Никогда уже не воскреснут они в памяти как тихие селения, полные радушных, дружелюбных людей, или зеленые берега неспешно журчащих ручьев, куда отправлялась она на пикники в компании красивых офицеров. Теперь эти названия говорили лишь о битвах: нежная зеленая трава, на которой она сиживала прежде, исполосована колесами орудий, истоптана сапогами, когда штык встречался там со штыком, примята к земле трупами тех, кто корчился на этой траве в предсмертных муках... И ленивые воды ручьев приобрели такой багрово-красный оттенок, какого не могла придать им красная глина Джорджии. Говорили, что Персиковый ручей стал совсем алым после того, как янки переправились на другой берег. Персиковый ручей, Декейтер, Эзра-Чёрч, ручей Ютой. Никогда уже эти названия не будут означать просто какое-то место на земле. Теперь это место могил, где друзья покоятся в земле, это кустарниковые поросли и лесные чащи, где гниют тела непогребенных, это четыре предместья Атланты, откуда Шерман пытался пробиться к городу, а солдаты Худа упрямо отбрасывали его на исходные позиции.

— Симбельмини. Они всегда росли на могилах моих предков... а теперь ими покрыта могила моего сына. Горе мне жить в эти чёрные дни... Молодые гибнут, а старики доживают свой век. И теперь мне придётся увидеть последние дни своего рода...

— Смерть Теодреда — не на твоей совести.

— Не дóлжно родителям хоронить детей.

At the bottom of the ocean the depths of the abyss,

They are bound by iron and blood.

The flagship of the navy the terror of the seas -

His guns have gone silent at last...

Pride of a nation a beast made of steel,

"Bismarck" in motion king of the ocean,

He was made to rule the waves across the seven seas.

The terror of the seas,

The "Bismarck" and the Kriegsmarine!

Мой дух уже в иных пределах.

Любимый, не роняй слезы́!

Моя душа туда взлетела,

Где остановлены часы.

Там — вечный день, там — все свободны,

Покой и радость на челе...

И я молюсь о вас сегодня,

О вас — идущих по земле.

Но не печальтесь у могилы,

Не верьте, что огонь погас...

Я помню вас! Я вас любила!

Я и сейчас молюсь о вас!

О ком мы горюем, когда уходят наши близкие? Плачем, надеваем траур, устраиваем пышные поминки? О покойнике? Или все-таки о себе? Наверное, о себе. Мы не представляем жизни без близкого, любимого человека. Вот он, только что был рядом, и вдруг… Нет его. Он не поговорит больше с тобой, ты не сможешь погладить его по волосам… Ему, лежащему в гробу, уже все равно. Плохо — тебе, и ты оплакиваешь не его, себя. Себя без него.

Исключения бывают, когда умирает, гибнет тот, кому бы ещё жить и жить, чья смерть нелепа и несвоевременна. Хотя разве смерть может быть своевременной или умной? Тогда да, мы жалеем не только себя, но и того, кто так рано ушел. Но себя все равно жалеем больше.

И, чтоб загладить чувство вины за это проявление эгоизма, превращаем похороны в пышное театральное действо, не задумываясь: а надо ли это покойнику?

Таков обычай: летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет в лапотках...