Шерлок Холмс (Sherlock Holmes)

— Что вы на этот раз сделали с Глэдстоуном?!

— Я просто проверял новый анестетик. Он не против.

— Холмс! Как ваш врач...

— Скоро он будет в полном порядке.

— Как ваш друг. Вы просидели в комнате две недели. Я настаиваю, чтобы вы прогулялись.

— Я не нахожу ничего интересного для себя на этой земле.

0.00

Другие цитаты по теме

— Взять Ватсона.

— Интересно.

— Взгляните на его трость. Редкий африканский стрих скрывает клинок из высокопрочной стали. Ими награждались ветераны Афганской войны. Отсюда вывод, что он — награждённый офицер. Сильный, смелый, рождённый быть человеком дела. И опрятный, как все военные. А сейчас проверим его карманы. О! Билет на боксёрский матч. Можно сделать вывод, что он заядлый игрок. Советую присматривать за приданым.

— Это давно в прошлом!

— Вовсе нет. Он не раз брал у меня в долг.

— М — значит Мэри. О, вы поженитесь... Я вижу белые скатерти, о, кружевные салфетки...

— Кружевные салфетки... Холмс, Вашей распущенности поистине нет предела!

— Я не..

— О, Мэри станет толстой, и у нё вырастет борода...

— А бородавки?

— О, она будет вся в бородавках!

— Между прочим, это самое правдивое предсказание Флоры за всю жизнь...

— Ужас! Почему единственная женщина, не безразличная вам, — всемирно известная преступница?

— Позвольте мне объяснить...

— Это вы мне позвольте! Она — единственный противник, обыгравший вас дважды. Она из вас верёвки вьет.

— Хватит издеваться, Ватсон.

— Что она хотела?

— Давайте не сейчас.

— Что вообще ей может быть нужно?

— Это не важно.

— Алиби? Борода? Человеческое каноэ? Сядет вам на шею и спустится по Темзе.

— Вас это не касается, ведь неправда ли, Ватсон? Вы ведь больше не станете мне помогать.

— Вы невероятно быстро поправились.

— Да... Да... Сам вытащил из себя шрапнель. Мэри сказала, у меня был ужасный доктор...

— Что ж, я... чрезвычайно... рад, что вы... ммм... ну... с нами...

— А как насчёт незнакомого человека? Что вы скажете обо мне?

— Не думаю, что...

— Мне кажется, что сейчас...

— За ужином...

— В другой раз.

— Я настаиваю.

— Настаиваете?

— Мы с вами это обсуждали!

— Дама настаивает.

— Кажется, миссис Хадсон узнала о его жене в Данкастэре...

— Что будет, когда она узнает о жене в Исламабаде!

— Привет, Грег.

...

— Это Вы придумали себе кличку Грег?

— Это его имя...

— Честно?

— Да. Хоть раз бы поинтересовались.

— Зачем мне притворяться?

— Затем, что ты лжец, ты лжёшь всё время и всем.

— Я много чего вытворял, Джон, но я никогда не был симулянтом.

— Ты притворялся мёртвым два года!

— Ну... кроме этого!

— Знаете, Уотсон, — сказал он, — беда такого мышления, как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление.

— О Господи! — воскликнул я. — Кому бы в голову пришло связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?

— Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, — и уверенность эта проистекает из опыта, — что в самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности.

— Вас прямо страшно слушать.

— И причина этому совершенно очевидна. То, чего не в состоянии совершить закон, в городе делает общественное мнение. В самой жалкой трущобе крик ребенка, которого бьют, или драка, которую затеял пьяница, тотчас же вызовет участие или гнев соседей, и правосудие близко, так что единое слово жалобы приводит его механизм в движение. Значит, от преступления до скамьи подсудимых — всего один шаг. А теперь взгляните на эти уединенные дома — каждый из них отстоит от соседнего на добрую милю, они населены в большинстве своем невежественным бедняками, которые мало что смыслят в законодательстве. Представьте, какие дьявольски жестокие помыслы и безнравственность тайком процветают здесь из года в год.