— Как они туда попали?
— Индивидуально.
— Как они туда попали?
— Индивидуально.
— Взять Ватсона.
— Интересно.
— Взгляните на его трость. Редкий африканский стрих скрывает клинок из высокопрочной стали. Ими награждались ветераны Афганской войны. Отсюда вывод, что он — награждённый офицер. Сильный, смелый, рождённый быть человеком дела. И опрятный, как все военные. А сейчас проверим его карманы. О! Билет на боксёрский матч. Можно сделать вывод, что он заядлый игрок. Советую присматривать за приданым.
— Это давно в прошлом!
— Вовсе нет. Он не раз брал у меня в долг.
— М — значит Мэри. О, вы поженитесь... Я вижу белые скатерти, о, кружевные салфетки...
— Кружевные салфетки... Холмс, Вашей распущенности поистине нет предела!
— Я не..
— О, Мэри станет толстой, и у нё вырастет борода...
— А бородавки?
— О, она будет вся в бородавках!
— Между прочим, это самое правдивое предсказание Флоры за всю жизнь...
— Ужас! Почему единственная женщина, не безразличная вам, — всемирно известная преступница?
— Позвольте мне объяснить...
— Это вы мне позвольте! Она — единственный противник, обыгравший вас дважды. Она из вас верёвки вьет.
— Хватит издеваться, Ватсон.
— Что она хотела?
— Давайте не сейчас.
— Что вообще ей может быть нужно?
— Это не важно.
— Алиби? Борода? Человеческое каноэ? Сядет вам на шею и спустится по Темзе.
— Вас это не касается, ведь неправда ли, Ватсон? Вы ведь больше не станете мне помогать.
— Что вы на этот раз сделали с Глэдстоуном?!
— Я просто проверял новый анестетик. Он не против.
— Холмс! Как ваш врач...
— Скоро он будет в полном порядке.
— Как ваш друг. Вы просидели в комнате две недели. Я настаиваю, чтобы вы прогулялись.
— Я не нахожу ничего интересного для себя на этой земле.
— Вы невероятно быстро поправились.
— Да... Да... Сам вытащил из себя шрапнель. Мэри сказала, у меня был ужасный доктор...
— Что ж, я... чрезвычайно... рад, что вы... ммм... ну... с нами...
— А как насчёт незнакомого человека? Что вы скажете обо мне?
— Не думаю, что...
— Мне кажется, что сейчас...
— За ужином...
— В другой раз.
— Я настаиваю.
— Настаиваете?
— Мы с вами это обсуждали!
— Дама настаивает.
— Вам не спится, Ватсон?
— Я прекрасно спал. Но меня разбудило вот это...
— Но вы говорили, что любите музыку.
— Музыку? Да. Но это... я думал, с кем то плохо или кошка застряла в трубе.
— Наверное Вы правы. Но дело в том, что это одна из моих привычек — под эти звуки мне лучше думается. А сейчас как раз есть о чем подумать.
— Вы бы лучше подумали о том [высыпает порошок со снотворным в рот], что уже два часа ночи.
[Ватсон берет стакан с водой и видит на дне глаз]
— Что это?
— Глаз. Человеческий глаз.
— Стеклянный?
— Настоящий. Принято считать, что в зрачке убитого остается изображение убийцы в последний момент перед смертью. Я провел ряд опытов и могу с уверенностью сказать: абсолютная чепуха! Дорогой Ватсон, чтобы Вас утешить, я могу сыграть более привычное для Вашего слуха.
— Врежь мне по лицу.
— Врезать тебе?
— Меня что, плохо слышно?
— Я всегда слышу «врежь мне», когда ты говоришь, но обычно это подтекст, не более...
— Что думаешь о водителе?
— Он идиот. Вообразил, что его могут подозревать.
— Я считаю его подозреваемым!
— Согласишься быть крестным?
— Бог — это нелепый вымысел неадекватных людей, возлагающих всю ответственность на невидимого волшебного друга.
— Там будет торт. Так что?
— Я подумаю.