Она прошла на кухню, налила в чайник воды и поставила на огонь, потом насыпала в чашку немного растворимого кофе.
На чашке красовалась надпись: «Пошли мне, Господь, целомудрие – но только не сейчас. Святой Августин».
Кэтран пробормотала что-то себе под нос, однако светлее от этого не стало. Послышался ехидный смешок Ланса. Кэтран разозлилась и повторила попытку. Да так усердно и с такими оборотами, что ее команда на всякий случай отползла в сторону — от греха подальше.
Могут сутки стоять в дозоре,
Плыть на лодке в бушующем море,
В цель любую попадут
И никогда не подведут.
а счастье ведь — в простых вещах:
в лучах весеннего заката,
в улыбке маленького брата,
и в тёплой кофте на плечах;
в любимых бабушкиных щах,
цветах да зелени на грядке,
и в вечном детском беспорядке,
что убирают сообща...
От Иегуды Зискинда с улицы Милой я всегда возвращался назад ободренный. И только уже дома, лежа в постели и снова, который раз, анализируя политические события, я приходил к заключению, что выводы Зискинда абсурдны. Но следующим утром я опять отправлялся к нему, позволял себя переубедить и уходил с новой дозой оптимизма, которая действовала до самого вечера и давала мне возможность выжить.
и никогда не унывай -
быть может, к счастью сквозь невзгоды
тебя везут не пароходы,
а просто старенький трамвай...
Жизнь — всё-таки замечательная штука. Самое замечательное в ней — те приятные неожиданности, которые иногда случаются.
Он начал сам придумывать аферы. Помещал рекламу в газетах, обещая за доллар цветные портреты президента, а потом рассылал жертвам обмана почтовые марки с его изображениями. Давал в журналах объявление, предупреждая, что осталось всего пять дней, чтобы внести свои пять долларов. Джеф не уточнял, за что надо вносить, но они тем не менее хлынули настоящим потоком.
а счастье — вот оно: лови!
кружится робкою снежинкой,
приходит с ветром-невидимкой,
порхает бабочкой любви.
зови его, иль не зови -
оно в снегах и звонком граде,
в осеннем буйном листопаде
войти стремится в дни твои.
Путь к моим сокровищам лежал через длинный узкий коридор на кухню. В кухонном столе в выдвижной ячейке с вилками и ножами я придумал место для хранения сундука с золотыми дублонами — спичечного коробка, набитого копеечками. По воскресным утрам, когда все спали, я вытаскивал свою сокровищницу, перебирал монетки, пересчитывал, начищал потускневшие дублоны кусочком войлока, прятал их обратно, и, довольный, возвращался в комнату. В эти минуты я был мудрым алхимиком, проникшим во все тайны превращения вещества. Философский камень лежал у меня в «секрете». Внешне он напоминал кусочек красного янтаря. На деле был застывшими слезами сестер Фаэтона, разбившегося на огненной колеснице бога Солнца. Это произошло миллион лет назад, но я уже мог видеть сквозь время… Теперь крохотный кусочек застывшей слезы был моим талисманом и философским камнем, из которого я извлекал тайны и любовался ими. Красная тинктура, великий эликсир. В нем было все, из чего творятся самые искусные сказки. Черная алхимия взрослых стала львом и попыталась проглотить солнце. Лев подавился им, и за дело превращения вещества взялись маленькие волшебники, таинственные алхимики. Иногда я доставал кусочек янтаря из «секрета», подходил к окну, глядел через него на солнце, и тысячи огненных стрелок пробуждали мою фантазию. Мысли — обрадованные солнцу живые существа — начинали танцевать в хороводе веселья. Я видел их, понимал каждую, иногда вступал в хоровод, чтобы впоследствии выскользнуть омытым волшебством. Вечный эликсир фантазии, таинство золотых нитей, из которых плетутся сказки.
А когда я прикасался красным янтарем к золотистой шерстке моей Эльзы, происходило явное чудо: камень наполнялся внутренним светом, становился горячим, как кусочек солнца. Начинал светиться во тьме, а волшебная принцесса, кочующая в разных реальностях, преображалась. От шерстки ее сыпались искры. Сама она изгибалась таинственно, и передо мной… перед моим мысленным взором всплывало видение: тонкая, воздушная, зеленоглазая девушка с роскошными кудрями цвета желто-красного янтаря улыбается мне сквозь пространство и время. Две тайны, две волшебные стихии соприкасались и рождали чудо. Я скрывал это чудо от всех, боялся причинить ему разорение от чужих взглядов и насмешек. Только мир взрослых с непроглядной тьмой и страхом свободы мог смеяться над чудом. Ребенок купался в нем, как в неге. Очищался сказкой, в которой был свет. И разве можно было приоткрыть этот свет перед отрицателями света и чуда? Разве можно было подвергнуть испытанию темнотой саму нежность, которая не могла существовать в атмосфере подвального мрака, задыхалась и погибала во мгле, если не ускользала к источнику света? Мир взрослых сказок был суров.
(Золотая Эльза — детство волшебника)
Cлайд с цитатой