Федерико Гарсиа Лорка

Другие цитаты по теме

Этот вальс, этот вальс,

полный смерти, мольбы и вина,

где шелками играет волна.

Я люблю, я люблю, я люблю,

я люблю тебя там, на Луне,

и с увядшею книгой в окне,

и в укромном гнезде маргаритки,

и в том танце, что снится улитке...

Так порадуй теплом

этот вальс с перебитым крылом.

Есть три зеркала в венском зале,

где губам твоим вторят дали.

Смерть играет на клавесине,

и танцующих красят синим,

и на слезы наводит глянец...

А над городом — тени пьяниц...

О, возьми этот вальс,

на руках умирающий танец.

Он красивых женщин любил

любовью не чинной,

и даже убит он был

красивым мужчиной.

Он умел бумагу марать

под треск свечки!

Ему было за что умирать

у Черной речки.

В пожухлом венке из лилий

смерть

устало бредёт

и поёт, и поёт, -

щиплет свою гитару,

белую словно лёд,

и поёт, и поёт.

На колокольнях жёлтых

смолкают колокола.

На парусах серебристых

по ветру пыль поплыла.

Никогда луна так тихо с неба не смотрела!

Сумерек плывущих лира тишиной запела,

В ветви тёмные вплетая синих теней сонмы...

Нежным и таким спокойным неба я не помню!

Так и мне, озёрной птицей, в песне изнемочь бы,

Лишь успеть сказать, как в душу заглянула ночь мне,

И что крылья в беспредельность сотканы мне снами,

А мечты на хрупких мачтах вздулись парусами;

Рассказать, как близость смерти вдруг преображает

Песню, что слагает лебедь, с песней умирая,

И как ясно мне, что душам в океане этом

Смерть – лишь новая дорога розового цвета;

И что сказкой обернётся дерзкий мир поэта

И что не было вовеки ночи тише этой,

Что с великими мужами здесь лежать мне вместе,

Что я – царь и что поэт я, умираю в песне,

Чтобы сердце моё в лире вас веками грело...

Никогда луна так тихо с неба не смотрела!

Пусть я умру — но только бы запелось!

Ценою жизни спеть — вот это смелость!

Под шелест крыл и синих парусов

Моей мечты — я умереть готов.

Преображенья сладостная жуть -

Единственный необратимый путь.

Ночь тишиной заполнена до краю.

Царь и поэт, я с песней умираю,

О тени вечные! А лиру вам

Я отдаю... В предание векам

Она войдёт, светясь средь длинных трав,

Ещё луною быть не перестав...

Для чего, для чего — не понять мне никак -

Хлебу скошенным быть; и листам облетать,

И всей летней красе рассыпаться во прах?

Для того ли траве зеленеть, чтоб увять? -

Не могу я понять.

Если хлеб вырастал, чтоб насытился тощий,

А трава зеленела, чтоб сеном ей стать,

И листы были тенью сверкающей рощи, -

Так зачем же мне щедрую радость узнать,

А потом умирать?

Я, крича, вопрошал у пучины вспененной,

У леса и гор, у пространства и тьмы,

У бурь, у всего, чему внемлют умы:

Просил ли я быть мне для жизни рождённым?

Но небо, и бури, и камни немы.

Я поэт Тела, и я поэт Души,

Радости рая во мне, мучения ада во мне,

Радости я прививаю себе и умножаю в себе, а мучениям я даю новый язык.

Я поэт женщины и мужчины равно,

И я говорю, что быть женщиной — такая же великая участь, как быть мужчиной,

И я говорю, что нет более великого в мире, чем быть матерью мужчин.

Смерть и наслаждение, боль и радость, тревога и чудо рождения — вот пряжа, из которой соткана ткань человеческой любви.

Каждый стих словно стремится вывернуться из лап небытия. Любое получившееся стихотворение — гимн жизни, спетый на зубах у смерти.

Стихотворная книга это мёртвая осень;

стихи — это чёрные листья

на белой земле,

а читающий голос дуновение ветра:

он стихи погружает

в грудь людей, как в пространство.

Поэт — это дерево

с плодами печали:

оно плачет над тем, что любит,

а листья увяли.