Галактион Табидзе

Пусть я умру — но только бы запелось!

Ценою жизни спеть — вот это смелость!

Под шелест крыл и синих парусов

Моей мечты — я умереть готов.

Преображенья сладостная жуть -

Единственный необратимый путь.

Ночь тишиной заполнена до краю.

Царь и поэт, я с песней умираю,

О тени вечные! А лиру вам

Я отдаю... В предание векам

Она войдёт, светясь средь длинных трав,

Ещё луною быть не перестав...

И Достоевский... Как будто сто казней,

Сто смертных казней, и ночь, и туман...

Ночь, и туман, и палач безотказный

Целую вечность сводили с ума.

Кто разгадает, простит и оплачет

Тайну печальную этой судьбы?

Смелость безумную мыслить иначе:

Ад — это есть невозможность любви.

Слишком большой, он не просит спасенья.

Скрыла лицо его облака тень.

Он уже знает, что смерть совершенна

И безобразна в своей наготе.

Никогда луна так тихо с неба не смотрела!

Сумерек плывущих лира тишиной запела,

В ветви тёмные вплетая синих теней сонмы...

Нежным и таким спокойным неба я не помню!

Так и мне, озёрной птицей, в песне изнемочь бы,

Лишь успеть сказать, как в душу заглянула ночь мне,

И что крылья в беспредельность сотканы мне снами,

А мечты на хрупких мачтах вздулись парусами;

Рассказать, как близость смерти вдруг преображает

Песню, что слагает лебедь, с песней умирая,

И как ясно мне, что душам в океане этом

Смерть – лишь новая дорога розового цвета;

И что сказкой обернётся дерзкий мир поэта

И что не было вовеки ночи тише этой,

Что с великими мужами здесь лежать мне вместе,

Что я – царь и что поэт я, умираю в песне,

Чтобы сердце моё в лире вас веками грело...

Никогда луна так тихо с неба не смотрела!

И Паганини... Он скрипку роняет,

Слыша каприччио в рокоте волн.

Сцена надеждами вновь озаряет

Ноты расстроенных флейт и валторн.

Нем Паганини. Струна безнадежна.

Но наступает прощания час...

Женщина плачет так тонко, так нежно,

И хризолиты струятся из глаз.

Узкими пальцами трогает розу,

И, отразив торжество красоты,

В трещине зеркала рушится проза

И вырастает крыло высоты.

Ангелом рвётся из рук его скрипка,

В воздухе реют дворцы — всё она!

Льётся эфир, будто не было крика.

Тайна бессмертия разрешена.