Я подружился с одиночеством и уже привык.
Не полюблю другую, ведь она не ты.
Я подружился с одиночеством и уже привык.
Не полюблю другую, ведь она не ты.
Я помню твой характер, и все твои привычки.
Я помню все твои капризы, и твое личико.
Я помню твои пальцы между своими пальцами.
Ты просила остаться, а мне так нравилось...
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Когда рождается младенец, то с ним рождается и жизнь, и смерть.
И около колыбельки тенью стоит и гроб, в том самом отдалении, как это будет. Уходом, гигиеною, благоразумием, «хорошим поведением за всю жизнь» — лишь немногим, немногими годами, в пределах десятилетия и меньше ещё, — ему удастся удлинить жизнь. Не говорю о случайностях, как война, рана, «убили», «утонул», случай. Но вообще — «гробик уже вон он, стоит», вблизи или далеко.
Меж бесов поживёшь — и доброта
покажется диковинной страной,
где ценят плод за то, что он есть плод,
где счастье простоты поёт кукушкой,
звенит в долине сердца.
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
Печально, но факт: чем меньше у нас денег, тем чаще мы хватаемся за бумажник.
Ее улыбка была потрясающей, но тонула в сгущающейся темноте и не осталась на фото.
Сэр! Это был мой бифштекс!
перед тем, как меня не станет.
перед тем, как меня не станет — по берегу бы пройти,
обнимая руками море, избавляясь от памяти.
умываясь холодной солью, из дурмана скрутить петлю.
мне так долго хотелось на волю. помоги мне, я мало сплю.
перед тем, как меня не станет — не ругай меня, отпусти
мне не нужно тревожных прощаний, и ни в горе, ни в радости.
мне не нужно твоих обещаний. обещают всегда от боли.
я не знаю, как это случится: может, радостно, может, с воем.
перед тем, как меня не станет, не пройдет и трети зимы,
не хотелось бы пошлой драмы, не хотелось бы линий прямых,
не хотелось бы мессы органной, каждый звук — это сильный шок.
перед тем, как меня не станет, ты увидишь, что всё хорошо.