технологии

Время движется вперёд, вместе с ним бежит прогресс,

И уже по всей стране, как грибы, растут АЭС.

А в подъезде номер три лампочка не горит.

Уже целых восемь лет лампочка не горит.

Атомы в коллайдере разгоняют физики,

Высадку людей на Марс спутники приблизили.

А в подъезде номер три лампочка не горит.

Уже целых двадцать лет лампочка не горит.

В Питере сосулечки лазером сбиваются

И искусственные уши людям пришиваются.

А в подъезде номер три поменяли лампочку.

Погорела пять минут — и исчезла в темноте.

Могут строить острова, людям могут чип вживлять,

Могут делать киборгов, детей в пробирке получать.

Но в подъезде номере три лампочка всё не горит.

И на мои жалобы, походу, всем до лампочки!

Запускается ГЛОНАС, радостные хлопоты,

И в Японии уже делают всё роботы.

А в подъезде номер три дед откинул тапочки.

Он увидел свет в тоннеле — только не от лампочки!

Сенсоры в мобильниках, книги электронные,

Карты шлют со спутников самые подробные...

А в подъезде номер три даже бомж пугается.

Как так? Да просто так – свет не зажигается!

Бомбу делает Иран, человек клонирован,

Лодки двигает уран, воздух сгенерирован.

Из подъезда номер три все смотались жители -

Видимо, без лампочки перспектив не видели.

Златоглавая Москва куполом обносится.

Как волна, прогресс научный по стране проносится.

А подъезда номер три больше нет на карточке...

Проще дом снести, чем сделать, чтоб горела лампочка!

Однако есть аргумент в пользу освоения Марса — жутко косвенный, но на который мне особо нечего возразить. Грубо говоря, он звучит так: человечество в развитых странах зажралось настолько, что нужна мегаидея для того, чтобы его встряхнуть и возбудить. И создание достаточно крупного поселения на Марсе может стать драйвером для научно‑технического развития. А без этого люди так и будут менять смартфоны, ставить новые игрушки на свои телефончики и ждать выхода новой приставки к телевизору.

Я имею смелость утверждать, что с одной стороны происходит технологизация процесса через формирование управления этим процессом, и захват этой управляющей точки. Это довольно стандартный ход, когда изначальный повод уже совершенно неважен, создаются специальные люди, стандартные персонажи. Происходит технологизация уличного протеста. Время от времени всегда возникает повод для такого эмоционального всплеска. Но он уходит. Управляющие понимают, что если не перевести сейчас это на новый уровень радикализации, то всё это исчезнет, что они и попытаются сделать. Технологии здесь тоже понятны. Поэтому нужны новые поводы, нужны сакральные жертвы. И за этим нужно следить очень серьёзно.

Высокотехнологичными компаниями должно руководить молодое поколение – талантливые и амбициозные люди, остро чувствующие тренды развития современного цифрового бизнеса.

Технологии находят своих изобретателей, и никак иначе.

Что там происходит — мы не услышали. Надо попробовать ответить на вопрос, что же там происходит. Не пересказывая того, что люди в новостях и так могут увидеть — заборы, захваты и все прочее. Что происходит? Запущена и реализуется отработанная США для применения вовне, но теперь применяемая внутри, технология захвата власти. Или государственного переворота. В этом у меня нет никаких сомнений.

Кто это делает? Я отвечаю. Господин Байден является фронтменом этого захвата. А за ним стоят куда более серьезные люди. Кстати сегодня г. Байден себя публично объявил таковым. И он сказал, что он будет захватывать власть, потому что Трамп будет фальсифицировать результаты выборов. А если даже он проиграет, то мы вынесем его с военными и оружием в руках из Белого дома. Это сказал сегодня кандидат в президенты от демократической партии г. Байден. Точка поставлена.

Владимир Соловьев:

— Чтобы это запечатлелось в сознании: де-факто Байден заявил, что он не признает результатов выборов. В любом случае, если это не его победа.

Очень правильное слово несколько раз произнесли — технология. Когда в двадцатом веке фантасты, футурологи говорили о технологиях, они обычно вспоминали о каких-то смешных электрониках, гости из будущего прилетели, ещё что-то. Казалось, что двадцать первый век в значительной степени стал веком гуманитарных технологий, технологий управления. Все то, что разрабатывалось на протяжении ну как минимум второй половины XX — начала XXI века, и американскими политтехнологическими институтами, и центрами, тем же Шарпом, теми же хорошо известными специалистами, все это плохо работало в двадцатом веке. Но как только это наслоилось на современную информационную реальность, все это взлетело максимально, стало работать очень хорошо. И сегодня под «цветной революцией», а на самом деле это технология разрушения государственного режима, его сноса де-факто, государственного переворота, под этой технологией мы понимаем вполне конкретные вещи. Кстати, слава Богу в России в научных кругах уже несколько лет изучается эта тема и в экспертном сообществе, и мы этим занимаемся... Собран достаточно серьезный пласт информации. Сегодня мы понимаем, что это абсолютно четко отработанная технология. Разумеется развивающаяся. В рамках нее есть огромное количество аспектов. Один из аспектов — то, что Вы сказали, — необходимо оторвать силовой блок в любом государстве от (условно) народа и власти. Оторвать разными способами: дискредитацией, раскачиванием ситуации внутри самого силового блока, раскачиванием психологического состояния работников силовых структур. Сегодня это очень серьёзная технология. С одной стороны это массовое порицание (то, что мы видим с США), а с другой стороны это технология запугивания. Та вещь, о которой сделала запрос Нэнси Пелоси, — дайте полные списки сотрудников, чтобы мы их видели, кто будет заниматься работой на улицах. Это технология запугивания сотрудников силовых структур. Эта технология, конечно развивается. Нельзя сказать, что то, что работало десять лет назад, будет так же работать и сегодня. Или то, что работало в Америке — будет работать и в России. Но попытки использования этой технологии, конечно, будут продолжаться на самых разных уровнях. Главное, что делают эти технологи — они изучают общество на количество в нем слоёв и противоречий. И начинают эти противоречия потихонечку расшивать, втыкать в них иголки. Это могут быть расовые, этнические, социально-экономические противоречия. В любом обществе они есть. Но технология подразумевает создание и искусственное накручивание и управление этим протестным потенциалом через прежде всего хаотизацию.

Я отринул и модель индустриализации за счет импортозамещения. В то время как большинство стран третьего мира с подозрением отнеслись к идее работать на западные мультинациональные корпорации, Сингапур распахнул для них двери. Они помогли нам вырасти, принесли с собой новые технологии и современные ноу-хау и подняли производительность так быстро, как не подняли бы никакие другие меры.

Сначала мы создаем инструменты, затем инструменты создают нас.

... Но что делать в обществе будущего, где частный капитал и малый бизнес отсутствуют полностью? У нас инициативный, неравнодушный человек создаёт революционную технологию, затем снимает агитационный ролик, который представляет публике на определённой платформе, и он соревнуется с другими роликами — проходит публичное голосование. Проекты, прошедшие общественный контроль, затем проходят научный контроль. Таким образом, проект получает первичную реакцию потребителя, и мы понимаем, что для людей это интересно; научный отдел проверяет проект на исполнимость. Затем даётся «зелёный свет», и проект поступает в производство, сначала — в ограниченном количестве. Затем собирается вторичная реакция потребителей — люди (опять) голосуют. На основании этих данных регулируется дальнейший выпуск.