стихи

стрекочу́щу кузнецу злато зло несу́щу, ядовиту червецу́ по стеблю́́ грызу́щу…

Время от времени я сочинял посредственные стихи, — это полезное упражнение для тех, кто хочет овладеть изысканными оборотами и научиться хорошо писать прозой.

Мое заветное перо

Люблю, когда ты так остро,

Мне нравятся твои черканья

И ровная строка старанья.

Способно ты менять миры

И вдохновения пары

Туманят разум, чтоб внегласно,

Картина рисовалась ясно.

Словами можешь ты убить

И жизнь мгновенно сотворить,

Пиши моею кровью чесно

О том, что нам двоим известно...

В этот час гений садится писать стихи.

В этот час сто талантов садятся писать стихи.

В этот час тыща профессионалов садятся писать стихи.

В этот час сто тыщ графоманов садятся писать стихи.

В этот час миллион одиноких девиц садятся писать стихи.

В этот час десять миллионов влюбленных юнцов садятся писать стихи.

В результате этого грандиозного мероприятия

Рождается одно стихотворение.

Или гений, зачеркнув написанное,

Отправляется в гости.

Стих начинается с комка в горле, чувства беды, тоски по дому, тоски по любви.

В сущности, не было отдельных стихотворений Блока, а было одно, сплошное, неделимое стихотворение всей его жизни; его жизнь и была стихотворением, которое лилось непрерывно, изо дня в день, — двадцать лет, с 1898-го по 1918-й.

Тихое счастье.

Нежность и страсть в твоих движениях.

Голубые глаза, полные внимания и любви.

Неизвестное мне до этого чувство,

Словно я — окрыленный дух,

Стремящийся к небесам,

Но не выпускающий тебя из своих объятий.

Две души,

Две родственные души,

Две части одного целого

Соприкасаются на наших губах

И создают то самое,

Невероятное и прекрасное,

К которому мы все эти годы стремились:

Настоящую любовь.

Мое единственное желание -

Связать наши души между собой также крепко,

Как ты обнимаешь меня в порыве чувств.

Ты — океан моей любви,

Ты — пламя моей страсти,

Ты — воздух, коим я дышу

И ты — земля, где я расцветаю.

Это осень в душе, это смех с послевкусием вишни, это желтые листья стихов на губах скрипачей.

— Я против поэтов ничего не имею. Не читаю я, правда, стихов.

— И никаких других книг, за исключением артиллерийского устава и первых пятнадцати страниц Римского права. На шестнадцатой — война началась, он и бросил.

— Ларион, не слушайте! Если угодно знать, «Войну и мир» читал. Вот действительно книга. До конца прочитал и с удовольствием. А почему? Потому что писал не обормот какой-нибудь, а артиллерийский офицер.

Но все же неизменно ближе к Богу обычные стихи живых людей.