Но все же неизменно ближе к Богу обычные стихи живых людей.
Она не любила людей, она зажигала им звёзды.
Но все же неизменно ближе к Богу обычные стихи живых людей.
Ты сядешь рядом. Жизнь в одно касание. Ты улыбнешься. Смерть в единый взмах. И наше время сложится в молчание, в котором больше смысла, чем в словах.
Что есть творчество? Попытка убаюкать жизнь в стихах, попытка жить сквозь певчество и отчество, и в пол строки — разменная тоска.
Опоздает письмо. Время сложится в лед и застынет, превратится в итог и исток, в бесконечный вокзал, на который надышит слежавшийся к вечеру иней: Опоздали стихи. Опоздали. И ты опоздал.
Что ты можешь сказать мне нового? Что стихи — это только плешь на затылке всего прошедшего? Что ни шерсти с них, ни рубля? А я знаю. Я сам растраченный. Покатился по полю — срежь эти маки и эти маковки. А не то зацветут поля.
Это осень в душе, это смех с послевкусием вишни, это желтые листья стихов на губах скрипачей.
Мы в аллегории, где наша жизнь — вода,
толщ берегов земных грызущая при лживом
прогнозе штиля.
Если дальше рассуждать
в такой концепции — я часть того прилива.
Что там завтра? Да как и всегда. Обновление жизни. Это все, что когда-либо было и будет с тобой.
Люди исказили образ, основным стало само страдание, оно стало самоцелью, конечным пунктом, и завершённым образом для многих и многих. И наш мир стал серым. Мы сами сделали его таким. И серый мир наших ошибок, нашей склонности к самобичеванию и самолюбованию при этом, пророс корнями в землю, в небо, в быт, в искусство, в чувства людей, в их отношения друг к другу, в их жизнь. Пророс глубоко, угнездился в сердце, уснул тяжёлым камнем в глазах. Но даже в самом сером мире должно быть немного места ярким краскам.