побои

— Что за рапорт?

— Показания девочек.

— С кем они говорили?

— С кем же, кроме Бога.

— Он им свидетель.

— Есть Бог и есть Острые козырьки. Это Спарк Хилл, а мы в Смол Хит, мы гораздо ближе, чем Бог.

— И мы слышали ужасные вещи.

— У нас содержатся дети наихудшего сорта. Все они лгут, как дышат.

— Наполовину черную девочку вы заставляли мыться другим мылом!

— Мистер Шелби, ваши грехи стали легендой.

— Наши грехи!? По сравнению с избиением детей кирпичами и шлангами, наши грехи!... Наши грехи — пыль! Черная девочка повесилась, боясь вашего гнева.

— Я не вижу как...

— Не видите!? Так наденьте их! Наденьте очки, или я выдавлю вам глаза. И не думайте, что меня что-то остановит или что я боюсь ваших молитв, ваших крестов.

— Ваш мир дал трещину, как у тех избитых детей.

— Ты смотрела, как твой сын избивает меня и пальцем не пошевелила, чтобы помочь. С чего я должна хорошо к тебе относиться?

— Чтобы защитить ребенка, мать пойдет на ужасное. Сейчас ты это понимаешь.

— Ты не защищала его, Лорена. Ты ему позволяла.

— Ты идешь по дорожке, в конце которой твоя дочь будет читать в газетах, как ее мама начинала со взяток, а закончила должностным преступлением.

— Ты не знаешь, по какой дороге я иду.

— Возможно, но я не видел, чтобы ты опускалась так низко.

— А еще ты не видел меня в синяках. Не видел меня, лежащей у ступенек, после столкновения с лестницы. И как я молила Бога, чтобы не потерять ребенка. Мигель был моим парнем. Он два года колотил меня, как боксерскую грушу. Я тогда еще не была копом.

— В твоем... в твоем досье ничего нет о домашнем насилии.

— Я не писала заявлений. Я его подставила.

— Зачем?

— Он бы не остановился, пока не убил.

Никита, убирающий за ним, бьёт его страшно, со всего размаха, не щадя своих кулаков; и страшно тут не то, что его бьют, — к этому можно привыкнуть, а то, то это отупевшее животное не отвечает на побои ни звуком, ни движением, ни выражением глаз, а только слегка покачивается, как тяжёлая бочка.