Я стою на краю на обрыве над рекой,
Hе могу пошевелить ни рукой, ни головой,
Защемило сердце мне, в голове замкнуло,
Мне осталось только петь то, что ветром
В голову надуло...
Я стою на краю на обрыве над рекой,
Hе могу пошевелить ни рукой, ни головой,
Защемило сердце мне, в голове замкнуло,
Мне осталось только петь то, что ветром
В голову надуло...
Мы знали отчаянье и смелость
В блокадных ночах без огня,
А главное — очень хотелось
Дожить до победного дня,
Нам с этим вовек не расстаться,
В нас подвигу память верна...
Ведь мы же с тобой ленинградцы
Мы знаем, что значит война.
Что Ноксус забрал, то больше не отдаст. Попробуйте теперь отыскать надежду в руинах.
Подполья жительница — мышь, в чулане шастая тайком,
Не знаю как и почему, попала в чашу с молоком.
Бедняжка мечется, плывет, по стенам лапками скользит
И тонет в белом молоке — оно ей гибелью грозит.
Нельзя бездействовать в беде! И мышка, правилу верна,
Плывет и вдоль, и поперек, — спастись надеется она.
Не пропадают зря труды… Вот легче, вот совсем легко.
Так долго плавала она, что в масло сбилось молоко.
Теперь, на масло опершись, она встает, а там, глядишь,
Из чаши выпрыгнула вмиг — и убежала в норку мышь.
О мой родной! Ты хоть в воде, хоть в молоке ты утопай,
Будь терпелив, настойчив, смел — отчаянью не уступай!
Иногда бог даёт людям карту под названием «отчаяние». Особенно тем, кто сражается на войне.