— Пап, ты что такой злой?
— Деточка, у папы травма. Папа недавно узнал, что он — дурак. Чтобы ты знала, деточка, это очень тяжёлая травма. Я вот помню, я осознала, что я полная дура в сорок два года, так это был полный кошмар.
— Пап, ты что такой злой?
— Деточка, у папы травма. Папа недавно узнал, что он — дурак. Чтобы ты знала, деточка, это очень тяжёлая травма. Я вот помню, я осознала, что я полная дура в сорок два года, так это был полный кошмар.
Лёш, я вот хочу тебе просто пожаловаться, как представителю центра... Скажи мне, Лёшенька, да что же мужик-то такое дерьмо пошёл, а!? Ведь один мне прямо в глаза сказал: «Ты, — говорит, — мне нужна, Инночка, только для удовлетворения моих низменных потребностей!» Так и сказал! Гад! Прям в лицо! Прям в глаза! Детей не хотят. Дети у них не получаются. Дети-то по любви получаются. А любить — никто не может.
Боль... захлестнула всё моё существо... пошла носом, горлом, выступила венами на висках, захлебнулась где-то в груди... На лицо, за ворот сыпались снежинки... Всё тот же морозный заснеженный город вокруг, вдали... Простуженное, выстуженное сердце сухим и вымученным комком всё также билось в груди...
— Дима, не волнуйся! Надо дать следователю в лапу!
— Ну ты с ума сошла! В лапу! Сумасшедшая!
— Надо дать много, тогда он возьмёт!
— Молчать! Смирно! Не допущу! Позор!
— Папа, с твоими поучениями ты бы выступал у себя на рынке!
— Я торгую кулубнику, выращенную своими собственными руками, а за взятки не то что зятя — родную дочь сотру в порошок!
— Инночка, чтобы сберечь фигуру — надо кушать, кушать и кушать.
— Не хочу. Ничего не хочу.
— Однажды я худела к лету, не ела целых два дня и это плохо закончилось...
— Привет сопляжникам!
— Инна, вы же студентка филфака. Пора наконец иметь чувство слова.
— Извините, я больше не буду. Как вода?
— Так. Ни себе, ни людям.
— Странные вопросы вы задаёте, товарищ следователь!
— Да... Я странен, а не странен кто ж?..