Инна

— Пап, ты что такой злой?

— Деточка, у папы травма. Папа недавно узнал, что он — дурак. Чтобы ты знала, деточка, это очень тяжёлая травма. Я вот помню, я осознала, что я полная дура в сорок два года, так это был полный кошмар.

Лёш, я вот хочу тебе просто пожаловаться, как представителю центра... Скажи мне, Лёшенька, да что же мужик-то такое дерьмо пошёл, а!? Ведь один мне прямо в глаза сказал: «Ты, — говорит, — мне нужна, Инночка, только для удовлетворения моих низменных потребностей!» Так и сказал! Гад! Прям в лицо! Прям в глаза! Детей не хотят. Дети у них не получаются. Дети-то по любви получаются. А любить — никто не может.

Боль... захлестнула всё моё существо... пошла носом, горлом, выступила венами на висках, захлебнулась где-то в груди... На лицо, за ворот сыпались снежинки... Всё тот же морозный заснеженный город вокруг, вдали... Простуженное, выстуженное сердце сухим и вымученным комком всё также билось в груди...

Истинное спокойствие при изменившем — хотя бы раз — муже недостижимо.

Федя, веди себя прилично, ты не в школе.

— Дима, не волнуйся! Надо дать следователю в лапу!

— Ну ты с ума сошла! В лапу! Сумасшедшая!

— Надо дать много, тогда он возьмёт!

— Молчать! Смирно! Не допущу! Позор!

— Папа, с твоими поучениями ты бы выступал у себя на рынке!

— Я торгую кулубнику, выращенную своими собственными руками, а за взятки не то что зятя — родную дочь сотру в порошок!

Вот такая у нас семейка, маленький такой дурдом!

— Инночка, чтобы сберечь фигуру — надо кушать, кушать и кушать.

— Не хочу. Ничего не хочу.

— Однажды я худела к лету, не ела целых два дня и это плохо закончилось...

— Привет сопляжникам!

— Инна, вы же студентка филфака. Пора наконец иметь чувство слова.

— Извините, я больше не буду. Как вода?

— Так. Ни себе, ни людям.

— Странные вопросы вы задаёте, товарищ следователь!

— Да... Я странен, а не странен кто ж?..