Эмиль

Ян, нет «их» и «нас», «вас» тоже нет, Ян. Есть люди. Ты понимаешь, это не про нацистов и евреев, Ян! Не про украинцев, латышей, русских, что работают охранниками и избивают заключенных. Это не про охранников и заключенных вообще. Это про людей! Я видел, как еврей забил еврея кочергой. Стоял и выбивал зубы, долго и старательно. Я видел, как немец-охранник отпаивал спрятанного ребенка с бронхитом. Нет «их», «нас», «вас», есть стадо людей. Вот и всё. И в этом стаде, через что бы оно ни проходило: войны, чума, самоуничтожение – в этом стаде надо искать добро в себе. И делать добро. И учить добру, Ян. Не жалости к себе. Щедрости и благодарности надо учить.

— Ах, если бы ты знал мою жизнь!

— Ах! — воскликнул Эмиль. — Я не думал, что ты так вульгарен. Ведь это избитая фраза. Разве ты не знаешь, что каждый притязает на то, что он страдал больше других?

И тут-то ты понимаешь – вот он, диктат красоты, и как правилен. Конечно же, конечно, красота спутник божественности. И красота подавляет. По крайней мере, такая красота – красота как продолжение воли, когда тело, лицо – лишь слепок с внутреннего поражающего просто комка энергии. Действительно, теперь я готов поверить – древнегреческие божества светились. Вакх или Аполлон красотой, как силой и волей, исходили.

— Ты заставляешь меня усомниться во всемогуществе Бога, ибо твоя глупость превышает его могущество.

Но мне кажется, что во мне сидят два человека. Один всё понимает и кивает головой. Другой закрывает на всё глаза и тихо плачет. С тобой такое бывает?

Я не хотел умирать, я хотел никогда не рождаться.

— Стой! Ты умеешь читать? А папа знает?

— Нет, не знает. Можно книгу написать о том, чего папа не знает. Десятки книг!

Ты втягиваешь меня в преступление, а я тебе позволяю. Почему я тебе позволяю?

— Как ужасно! Вы прожили вместе так долго… Мне правда очень жаль… Надеюсь… ты найдешь кого-то… Прости, я неудачно выразился, просто мне так жаль…

— Ты очень удачно выразился, мой мальчик. Найти кого-то… о, да… это совсем не просто. А найти взаимную любовь еще сложнее.

— Рауль, ты... ты не видел там ничего странного, а?..

— Что-то помимо поющей обезьяны, подсолнечника в пятьдесят метров и склянок с ядом? Нет.