Театр Райкина, как определенный жанр эстрадного искусства, — это прежде всего, что бы там ни говорили, театр одного центрального актера.
Артисты, полагал он [отец], в большинстве своем бродяги, перекати-поле. Они несерьезны, непригодны для жизни и потому, за редким исключением, безденежны и лишены устойчивого положения в обществе. Быть врачом, адвокатом, в конце концов лесным бракером — это дело, а быть артистом — не дело.
В нашей семье не имели обыкновения отмечать дни рождения детей. У нас почти не было игрушек. Нас не фотографировали (считалось дорогим удовольствием). Впрочем, как я понял позднее, не всегда это зависело от отца. В пору Гражданской войны и военного коммунизма (а это ведь тоже мое детство) он был вынужден на детское «хочется» отвечать «перехочется». Как бы то ни было, мы привыкли ничего не просить и не ждали сюрпризов.
Искусство должно быть прекрасным, доступным или не очень, интеллектуальным, но не отвратительно патологически отталкивающим. Театральная сцена — это не отстойная яма, это не нужник. Даже если вы не изучали историю театра, то, я уверена, слышали о площадных театрах, которые, например, были в Германии. Это не выдавалось никогда за искусство, это было развлечение для толпы: хлеба и зрелищ! Когда на сцену выходили, пукали и тушили пуканьем свечи. Маргинальная толпа была в восторге.
Когда я долго не играю, долго не готовлю новой роли, я себя чувствую как пианист, у которого ампутированы руки.
Когда находишься по ту сторону рампы, то есть в зале, то понимаешь: нельзя к своей роли, сколько бы лет ты её ни играл, относиться спустя рукава. Зритель не виноват, что у тебя от неё образовались «мозоли» на языке. Может быть, он первый раз в жизни пришел в театр, а потому ты не имеешь права портить ему праздник.
Теперь, к концу моей жизни, я не играю на сцене, ненавижу актеров «игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств.
Эротика как раз и порождает искусство. Человек, занимаясь любовью, фантазирует, улавливает ощущения, которые потом может передать в творчестве. Думаю, и Пушкин, и Лермонтов не отрицали любви, подпитывались ею. Мужчина и женщина созданы, чтобы создавать жизнь, это прекрасно.
... Есть художники, которые дают почувствовать истинную меру вещей. Они несут всю жизнь эту ношу, и мы должны за это быть им благодарны!
В природе русского человека — работать на грани инфаркта. И в этом, по-моему, кроется одно из отличий русского театра от западного.
Cлайд с цитатой