Осень депрессивно засыпает листьями город,
Разъедая влажным настроением краски.
Осень депрессивно засыпает листьями город,
Разъедая влажным настроением краски.
Долгие песни
Скрипки осенней,
Зов неотвязный
Сердце мне ранят,
Думы туманят,
Однообразно.
Сплю, холодею,
Вздрогнув, бледнею
С боем полночи.
Вспомнится что-то.
Всё без отчета
Выплачут очи.
Выйду я в поле.
Ветер на воле
Мечется, смелый.
Схватит он, бросит,
Словно уносит
Лист пожелтелый.
Там, где клен шумит над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой,
Опустел тот клен, в поле бродит мгла,
А любовь, как сон, стороной прошла.
Прозрачно в воздухе, и солнце так смеётся,
Что миндалей цветущих ищешь взглядом, -
И будто запах горький в сердце льётся
Весенним ядом.
Но облетели листья; чёрным, тонким
Узором ветки небо расписали;
Земля как-бы пуста под шагом звонким,
И пусты дали.
Вокруг безмолвье. Лишь порой шуршанье
Опавших листьев будит ветер где-то.
Царит повсюду лето увяданья
И смерти лето.
Чернеют под снегом умершие листья,
А люди спешат по домам.
И смотрят с тоскою подъезды хрущёвок
В прощальный осенний туман.
Призрак минувшего лета
В необозримом саду;
Розово-ржавого цвета
Астры ещё на виду.
Ночь разве что затаила,
Неуловимо паря,
Что невзначай нам сулила
Предгрозовая заря.
И, беззащитное, сжалось
Сердце, хоть к ночи светло;
Астрами лишь задержалось
Что безвозвратно прошло.
Не льется музыкой за ворот
Дождливо-ветренный ноктюрн,
Твой голос — что осипший город -
Неласков, сумрачен и дурн...
А дождь все идет, хлопая меня мокрой рукой по плечу. Словно бы говорит с сарказмом: «Я с тобой, парень. Я всегда с тобой, чувствуешь это? Это твоя персональная осень, дружок». Осенью промозгло и сыро. Поэты пишут о золотой красавице, этакой слезливой рыжей лисице с алыми губами кленовых листьев и глубокими серыми глазами небес. Я плохой поэт, я вижу другое: когда начинаются дожди, наш мир просто ржавеет. Он скрипит старой пустой коляской, младенец из которой не повзрослел, а выпал на землю, в грязные лужи, покрытые бензиновой радугой. Закричал, захлебнулся, затих. И мы, животные, пьющие из этих луж, теперь носим его в себе. Он ворочается в груди, жаждет снова ожить и стать целым, он по-детски капризен, он плачет невпопад, смеется глупостям и ржавеет осенью. Но все же осень — это лишь двадцать недель до весны.