На дне воды лежал песок.
И посмотри, насколько зыбки
в воде мелькающие рыбки.
Пора, но посмотри ещё разок,
запомни всё. Осока. Лист осины.
Жук плавунец.
И заросли трясины.
И берега сырой наискосок.
На дне воды лежал песок.
И посмотри, насколько зыбки
в воде мелькающие рыбки.
Пора, но посмотри ещё разок,
запомни всё. Осока. Лист осины.
Жук плавунец.
И заросли трясины.
И берега сырой наискосок.
Пусть проста простота,
но хитра:
до неё, как от зла
до добра.
В том секрет ремесла
сих церквей,
что добро проще зла,
хоть трудней.
Да знаешь ли, о чем она молчит
и что таит в излучинах улыбки?
Как переливы тела, гибки
сознанья потаённого лучи.
И счастлив тот, кто счастлив по ошибке -
кто со счастливых губ молчанье пил в ночи.
— Мне нравится эта вечная зима. Всё либо черное, либо белое. Люблю, когда все чётко определено.
— Разве? Тогда взгляните наверх — туда. Есть еще и голубой цвет — цвет неба... Точно так же с сердцами людей.
Как в былые дни
Называла любовью
Все горести мира,
Так нынче все радости
Смертью зову.
ТонУ, и нет спасенья мне, нет даже и надежды зыбкой,
Но чтобы не расстроить Вас, я закую лицо свое в улыбку.
От любови твоей
Вовсе не излечишься,
Сорок тысяч других
Мостовых любя.
Ах, Арбат, мой Арбат,
Ты мое отечество,
Никогда до конца
Не пройти тебя!
Я знаю, что ты краше всех,
Мне это увидеть не сложно,
И мне признаваться не грех,
Что жить без тебя не возможно.
Я знаю, что ты всех милей,
Любых бриллиантов дороже,
Ты стала когда то моей,
На женщин других не похожа,
Ты стала когда то моей
На женщин, других не похожа.
Для них она Богиня всего женственного, всего самого недоступного, всего самого порочного.
Мужчина встал. Из кулака его выскользнуло узкое белое лезвие. Тотчас же капитан почувствовал себя большим и мягким. Пропали разом запахи и краски. Погасли все огни. Ощущения жизни, смерти, конца, распада сузились до предела. Они разместились на груди под тонкой сорочкой. Слились в ослепительно белую полоску ножа.