Теперь я знаю всё, лето делаем мы, мухи.
Я хочу быть проездом в этом городе летом.
Никому неизвестной, пролетая над светом.
По центральным дорожкам по проторенным тропам
Побродить тут немножко и вперед автостопом.
Теперь я знаю всё, лето делаем мы, мухи.
Я хочу быть проездом в этом городе летом.
Никому неизвестной, пролетая над светом.
По центральным дорожкам по проторенным тропам
Побродить тут немножко и вперед автостопом.
Август пролетел как сон. Накануне первого сентября они легли спать в полночь. Бездельничавший целый месяц будильник Антуана был заведён на восемь часов. Антуан неподвижно лежал на спине, рука с зажжённой сигаретой свесилась с кровати. Начался дождь. Тяжёлые капли лениво спускались с небес и плюхались на асфальт. Антуану почему-то казалось, что дождь тёплый, а может, и солёный, как слёзы Люсиль, тихо скатывавшиеся из её глаз ему на щеку. Было бессмысленно спрашивать о причине этих слёз — что у облаков, что у Люсиль. Кончилось лето. Он знал, прошло самое прекрасное лето в их жизни.
Человеческой природе свойственно забывать недостатки умерших и припоминать их хорошие стороны: это одно из самых светлых проявлений человеческой натуры.
Август, лучезарный месяц злаков,
ранних звёзд, роняющих огни,
зорь, тревожных от орлиных взмахов,
август, август мой, повремени...
Родины, любви моей пространство,
август, август, юность не ушла,
как родник, струится постоянством
и неиссякаема душа.
Я вскакиваю на бордюр и читаю стихи собственного сочинения. Писал я стихи плохие, ужасные, рифмовал любовь с кровью, сравнивая ее с водосточной трубой, разбавляя эти шедевры строчками «твои ушки — курага». Но тогда я этого не знал, она тоже этого не знала, а может быть, просто не говорила, стоя в парке, сжимая сумочку с лекциями и широко улыбаясь. Даже сейчас эти плохие стихи так и остались для меня лучшими, потому что пахли летом, счастьем и молодостью.
Ночи были полны ветра, струящегося в блеске лун сквозь море трав в пустых полях, сквозь клетки городов, покоящихся уже 120 веков.