Сергей Козлов

И деревья были такие необыкновенные — легкие, сквозящие, будто сиреневые, и полны такой внутренней тишиной и покоем, что Ёжик не узнавал знакомые с детства места.

Чем дальше уходила осень, чем дольше Ежик смотрел вокруг, тем удивительнее ему становилось.

Лес похудел — стал тоненьким и прозрачным. И небо будто поредело — стало не таким синим, не таким густым.

— Это потому, что осень, — вздохнул Медвежонок.

— Вот мы с тобой говорим, говорим, дни летят, а мы с тобой все говорим.

— Говорим, — согласился Ежик.

— Месяца проходят, облака летят, деревья голенькие, а мы все, беседуем.

— Беседуем.

— А потом все совсем пройдет, а мы с тобой вдвоем только и останемся.

— Если бы!

— А что ж с нами станет?

— Мы тоже можем пролететь.

— Как птицы?

— Ага.

— А куда?

— К югу, — сказал Ежик.

— А вот и ты! — сказал Медвежонок, однажды проснувшись и увидев на своем крыльце Ежика.

— Я.

— Где же ты был?

— Меня очень долго не было, — сказал Ежик.

— Когда пропадаешь, надо заранее предупреждать своих друзей.

— Ты с кем дружишь — со мной или с Зайцем?

— С тобой, — сказал Ёжик. — И с Зайцем.

— А я дружу с тобой, понял?

— А со мной без Зайца дружить нельзя. Понял?

Если вы в полном беспросветном тупике, где уже нет свежего ветра жизни, то остается единственный выход — повернуть на 180 градусов. Проскочить этот отрезок жизни, как школьник, сбегает вниз, перемахивает, ухватившись за перила, почти весь лестничный пролет. «Обнулиться» и начать заново.

Теперь у нас все государство такое — свобода грабить и свобода быть ограбленным. Свобода для тех, у кого есть награбленные деньги, и свобода подохнуть для тех, у кого их нет.

– А когда я вам больше нравлюсь – утром или вечером?

– Мне – утром, – сказал Медвежонок.

– А почему?

– Тогда впереди целый день...

Это хорошо, когда у тебя есть с кем разделить свои мечты.

Трусость самое гадкое и самое плохое из того, что может жить в сердце человека, потому как трусость позволяет злу существовать в этом мире.