... Сначала я думал, не проще ли всего послать оный труд прямо какому-нибудь издателю, нeмецкому, французскому, американскому, — но вeдь написано-то по-русски, и не всё переводимо, — а я, признаться, дорожу своей литературной колоратурой и увeрен, что пропади иной выгиб, иной оттeнок — всё пойдёт насмарку.
Знатоки оцeнят это прелестное, будто бы многозначительное «ночью», — ах ты — «ночью», смотри какой, писал ночью, не спал, какой интересный и томный!
... Однако фантазия моя разыгралась, и разыгралась нехорошо, увесисто, как пожилая, но всё ещё кокетливая дама, выпившая лишнее.
... однако, сдавалось, что, вместе с пылью книг, на нем осел налет чего-то отдаленно человеческого.
Нeт такой вещи, Феликс, которую нельзя было бы эксплуатировать. Скажу болeе: нeт такой вещи, которую нельзя было бы эксплуатировать очень долго и очень успeшно.
''Украл и продал!'' — крикнул я, даже притопнул.
Ответ его был замечателен: сперва мотнул головой, что значило ''Не крал'', — и тотчас кивнул, что значило: ''Продал''. В нём, мне кажется, был собран весь букет человеческой глупости.
Прощай же, книга! Для видений — отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, — но удаляется поэт. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, — и для ума внимательного нет границы — там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, и не кончается строка.
Cлайд с цитатой