Я столько раз невольно замечала, как Теодоро мил, красив, умен.
Что если бы он знатным был рожден, я бы его иначе отличала.
Сильней любви в природе нет начала. Но честь моя — верховный мой закон.
Я столько раз невольно замечала, как Теодоро мил, красив, умен.
Что если бы он знатным был рожден, я бы его иначе отличала.
Сильней любви в природе нет начала. Но честь моя — верховный мой закон.
Любовь — упорство до конца;
Ища вниманья знатной дамы,
Усердны будьте и упрямы:
Не камни — женские сердца.
Когда б Вы были провожатым вельможной дамы,
Вы, конечно, в плаще бы руку подавали...
Но Вы пока мой секретарь, и секретарь держать обязан
моё падение в секрете, когда желает сам подняться...
— Поди сюда, Тристан!
— Спешу услышать повеленья, хоть и стыжусь своих штанов. Ваш секретарь, мой благодетель, уже давненько на мели. А плохо, если кабальеро лакея держит замухрышкой.
Уйдите. Вас я не отдам,
И не просите, не дождётесь.
Вы здесь со мною остаётесь.
А я, я буду с Вами там.
— Скажите, что Вы говорили? Как признаются в нежной страсти мужчины женщинам?
— Как всякий, кто обожает и вздыхает, приукрашая сотней врак одну сомнительную правду.
Но только я в недоумении. Я не слыхал, чтобы любовь могла от ревности зажечься. Родится ревность от любви.
— Так госпоже не отвечают!
— Но ваша милость забывает, что господин отныне я!
— А кто же я?..
— Моя жена. И слушаться меня должна.
Мы молоды, пока живем в «одном формате» с нашими детьми. Пока те, кому 25-35 любят нас за то, что мы клевые, а не потому, что мы родители. Пока их любовь к нам свободна от снисходительности и терпения медсестры или сиделки.