План игры (The Game Plan)

— А ты не считаешь, что должен был мне сказать?!

— Я не знал!

— Не знаешь, что у тебя была жена?!

— Это было так давно... Мы были молодые и глупые! Мы прожили меньше года. И — у нас не было детей!

— Ладно. Но, теоретически, есть хоть малейшая вероятность, что ребёнок твой? Напрягись!

— Я... я не знаю. Мы... мы расстались. Оформили развод. Она пришла забрать какие-то свои вещи, и тут мы... мы случайно... мы...

— ...?

— Кто-нибудь хочет есть?

— ... Джо! Когда эта пришла забрать вещи, было..?

— Лет восемь-девять назад.

— /Обращаясь к Пейтон/ Сколько тебе лет?

— Восемь.

— /Мрачно/ Поздравляю, Джо.

Другие цитаты по теме

— Есть хочу.

— Ничего не трогай, стой, где стоишь. Сегодня четверг, углеводная диета 20-20-60.

— Что? Эй, а пудинг у тебя есть?

— Ну я просил — ничего не трогать! Заляпаешь, а я очень не люблю грязь. Стой вот тут и не шевелись. Я не буду кормить тебя чистыми углеводородами, мы не кушаем простых сахаров.

— Я ребёнок и люблю сахар! Чем проще, тем лучше!

— Мой отец не давал мне сахар.

— Поэтому ты и не улыбаешься?

[вытирает полотенцем рот негру]:

— Не рычи!

— Нет-нет-нет-нет-нет! Ни за что! Да вы с ума сошли! Нет!

— Ты такой... м-м... большой. Могучий. Неужто ты не можешь сыграть... дуб? Да брось!

— Нет, я говорю, что я профессиональный спортсмен, а не балерина.

— Поверь, никто никогда не примет тебя за балерину. Ты у меня будешь волшебным ду-бо-м.

— Ну, кто тут говорил, что балет — ненастоящий спорт? М?

— /задыхаясь/ Н... ничё... Не так... страшно...

— Балерины умеют прыгать выше вас, но, опускаясь, ещё и делают плие. Они очень выносливы.

— Я... ясно...

— Они часами танцуют на пуантах. А лёгкая форма балета зовётся футболом.

Знаешь, иногда у квотербека есть всего-лишь доля секунды, чтобы решиться на перестроение. Когда противник бросается на тебя, а ты вдруг объявляешь перестроение, прорываешься и забиваешь — да-а, тачдаун!... Вот так бывает и в жизни. Иногда происходит неожиданное, и тогда нужно перестроение. Надо учиться на ходу.

Только дети обладают светлой способностью мгновенно переходить от одного настроения к другому. Когда тебе не исполнилось еще и десяти, даже самые неприятные воспоминания не имеют над тобой власти. При этой мысли бабулечка печально улыбается: для нее груз воспоминаний порой становится совершенно невыносимым.

Где-то я слышал фразу, что люди забывают, чтобы накапливать воспоминания. Чтобы двигаться дальше, ты должен забывать.

Поговори со мной. Почему ты со мной не разговариваешь?!

Ты обещал.

Это ничего не меняет. Так никогда не было. И никогда не будет.

Ты это заслужил. Всё это.

Утро подарит свет...

Я проведу по щеке ладонью.

В моей голове очередной бред.

Я вспомню о тебе,

Сев на подоконнике...

Быть может это ничего не стоит...

Эта тишина — причина того, что образцы прошлого пробуждают не столько желания, сколько печаль, безмерную, неумную тоску. Оно было, но больше не вернется. Оно ушло, стало другим миром, с которым для нас все покончено. В казармах эти образы прошлого вызывали у нас бурные порывы мятежных желаний. Тогда мы были еще связаны с ним, мы принадлежали ему, оно принадлежало нам, хотя мы и были разлучены.. Эти образы всплыли при звуках солдатских песен, которые мы пели, отправляясь по утрам в луга на строевые учения; справа — алое зарево зари, слева — черные силуэты леса; в ту пору они были острым, отчетливым воспоминанием, которое еще жило в нас и исходило не извне, а от самих нас.

Но здесь, в окопах, мы его утратили. Оно уже больше не пробуждалось в нас — мы умерли, и оно отодвинулось куда-то вдаль, оно стало загадочным отблеском чего-то забытого, видением, которое иногда предстает перед нами; мы его боимся и любим его безнадежной любовью. Видения прошлого сильны, и наша тоска по прошлому тоже сильна, но оно недостижимо, и мы это знаем. Вспоминать о нем так же безнадежно, как ожидать, что ты станешь генералом.

И даже если бы нам разрешили вернуться в те места, где прошла наша юность, мы, наверное, не знали бы, что нам делать. Те тайные силы, которые чуть заметными токами текли от них к нам, уже нельзя воскресить. Вокруг нас были бы те же виды, мы бродили бы по тем же местам; мы с любовью узнавали бы их и были растроганы, увидев их вновь. Но мы испытали бы то же само чувство, которое испытываешь, задумавшись над фотографией убитого товарища: это его черты, это его лицо, и пережитые вместе с ним дни приобретают в памяти обманчивую видимость настоящей жизни, но все-=таки это не он сам.