Тёмно-оранжевый закат на фоне потресканных домов,
Ты так хотела рассказать ему, насколько тяжело...
Ты так хотела показать ему прокуренный балкон,
У тебя слёзы на глазах, у него – целый горизонт.
Тёмно-оранжевый закат на фоне потресканных домов,
Ты так хотела рассказать ему, насколько тяжело...
Ты так хотела показать ему прокуренный балкон,
У тебя слёзы на глазах, у него – целый горизонт.
Закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким ни был, удачным или неудачным, день — это мой день, и он уходит навсегда.
Опускается вечер на город лениво, уныло.
Мутно-серый закат равнодушно прощается с днём.
Вроде всё ничего, только сердце тревожно заныло.
То ли это к дождю, то ль тревога затеплилась в нём.
Детство по́лно тревог, из окна мир уныл и печален.
Ты сидишь за окном, застеклён от забот, сам не свой.
Опускается лето, спеша в темноту своих спален,
И мы дышим, как небом, сгоревшей осенней листвой.
Знаешь… когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце...
Не плачь, прошу, я тоже не вывожу.
Держись, держу.
Эти стихи, наверное, последние,
Человек имеет право перед смертью высказаться,
Поэтому мне ничего больше не совестно.
Мы думаем, что идиотизм — это что-то такое, над чем можно смеяться... Нет! Это страшная разрушительная сила.
Я бы умер во сне, без снов о тебе.
Мы привязались друг к другу, мы нужны друг другу – два случайных одиночества.
These are the wonders of the younger.
Why we just leave it all behind
And I wonder
How we can all go back
Right now.
— Одно я знаю точно — все кошмары
приводят к морю.
— К морю?
— К огромной раковине в горьких отголосках,
где эхо выкликает имена -
и все поочерёдно исчезают.
И ты идёшь один... из тени в сон,
от сна — к рыданью,
из рыданья — в эхо...
И остаётся эхо.
— Лишь оно?
— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,
а человек — какой-то всхлип...