— Одно я знаю точно — все кошмары
приводят к морю.
— К морю?
— К огромной раковине в горьких отголосках,
где эхо выкликает имена -
и все поочерёдно исчезают.
И ты идёшь один... из тени в сон,
от сна — к рыданью,
из рыданья — в эхо...
И остаётся эхо.
— Лишь оно?
— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,
а человек — какой-то всхлип...
Сердце моё!
В каком запустении ты.
Сердце моё...
Ты покинутый замок.
Старый замок,
пустой посреди пустоты.
Сердце моё...
Старый замок,
печальный,
глухой.
Старый замок,
наполненный
тайной и тишиной.
Прежде ласточки
гнёзда свивали под крышей,
теперь и они улетели.
И населяют
летучие мыши
проёмы твои и щели.
Эта жизнь моя —
камешек легкий,
словно ты. Словно ты,
перелетный,
словно ты,
попавший под ноги
сирота проезжей дороги;
словно ты,
певучий клубочек,
бубенец дорог и обочин;
словно ты,
что в день непогожий
затихал
в грязи бездорожий,
а потом
принимался снова
плакать искрами
в лад подковам;
словно ты,
пилигрим, пылинка,
никогда не мостивший рынка,
никогда не венчавший замка;
словно ты, неприметный камень,
неприглядный для светлых залов,
непригодный для смертных камер…
— Простите... Я немного увлечен... Но быть осмеянным?
— Но в чём?
— В моей любви.
— Но кем же?
— Вами. Ведь я же не слова... я то, что за словами... Всё то, чем дышится... бросаю наобум... Куда-то в сумрак... в ночь...
Арчи, я говорил тебе, что глупо упрекать себя за отсутствие дара предвидения, как и за бессилие.
Всё своё существование люди боролись за свою свободу. А получив её, теперь не знают, что делать. У нас слишком много возможностей и мы теряемся в этом. Умеем лишь требовать и получать свободу, но управляться с ней – нет.
Я, конечно, не хочу сказать, что ум и печаль – это гири, которые не позволяют нам воспарить над нашей жизнью. Но, видно, это тяжелое, как ртуть, вещество с годами заполняет пустоты в памяти и в душе.
Те самые пустоты, которые, наполнившись теплой струей воображения, могли бы, подобно воздушному шару, унести нас в просторы холодного весеннего ветра.
Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько... И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком... Что ж, — он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут!
Cлайд с цитатой