— Да, вид у вас невеселый.
— Да.
— Устали?
— Пожалуй.
— От чего?
— Спутник докучный.
— Ваш оруженосец?
— Да нет...
— А кто?
— Я сам.
— Да, вид у вас невеселый.
— Да.
— Устали?
— Пожалуй.
— От чего?
— Спутник докучный.
— Ваш оруженосец?
— Да нет...
— А кто?
— Я сам.
— У человека много тревог.
— И лучше, чтобы он был не один.
( — Вечно мы горюем и суетимся.
— Вдвоем все легче.)
— Вера — это такая мука. Все равно, что любить того, кто скрыт во мраке и не являет лицо, как не кричи.
Но сейчас, рядом с вами, все это кажется мне таким не стоящим. Это все вдруг стало неважно.
— Вот вы и повеселели.
— Я запомню этот миг. Этот покой... Землянику, чашу молока. Ваши лица в вечернем свете. Спящего Микаэля, Иова с лютней. Я постараюсь запомнить нашу беседу. Я буду нести это воспоминание так бережно, будто в моих руках чаша, наполненная парным молоком. Для меня это будет знаменем и источником радости.
— В следующий раз, когда мы встретимся, тебе и твоим спутникам настанет срок.
— И ты откроешь свои тайны?
— У меня нет никаких тайн.
— Так ты ничего не знаешь?
— У меня нет знания.
Я жизнь прожил вполне спокойно, вкрадчиво,
Я смог себя от боли уберечь.
И поздно понял, — зря я поворачивал,
Боясь того, что можешь ты навлечь.
И за всю жизнь, не овладев наукою
Быть битым просто из-за ерунды,
Я устремляюсь на твое мяуканье,
Сулящее все прелести беды.
Человек обладает своими благами в воображении и своими бедствиями в действительности.
Нам презентовали лучший проект Вселенной – природу, а мы, почему-то, решили, что в чужой монастырь можно прийти со своим уставом.
Я не люблю мужчин, я не люблю женщин, мне не нравятся люди. Этой планете я бы поставила ноль.