Пирсинг

Я знаю, что он сейчас рассердит меня. Рано или поздно он сделает что-то, что сорвет меня с тормозов. Попытается он поцеловать меня, или убежать прочь, или облизать, или ударить, или стать на колени и просить о прощении — кончится тем, что я разъярюсь, как это было всегда, раньше или позже, со всеми остальными.

Ненавижу это, — думала она, — ненавижу то, что всегда должно случиться.

Я знаю, что он сейчас рассердит меня. Рано или поздно он сделает что-то, что сорвет меня с тормозов. Попытается он поцеловать меня, или убежать прочь, или облизать, или ударить, или стать на колени и просить о прощении — кончится тем, что я разъярюсь, как это было всегда, раньше или позже, со всеми остальными.

Ненавижу это, — думала она, — ненавижу то, что всегда должно случиться.

Благодаря воображению в этом мире нет конца вещам, способным привести нас в смятение.

Прежняя умственная и эмоциональная пытка, когда не можешь выдержать состояния одиночества, хочешь, чтобы кто-то был рядом, но приходишь в ярость, когда некто к тебе подходит, боишься, что, если он приблизится, произойдет то, о чем и сказать нельзя, так что в конечном счете страх от этого становится невыносимым, а одиночество — единственным выходом, возвращалась, кажется, на крути своя.

Необязательно мы оставались друзьями надолго, и все же я изменилась потому, что поняла: если занимаешься сексом с мужчиной по собственной инициативе, это всегда получается как-то не так. В конце концов, если ты вынуждена просить его о сексе, значит, мужчине на самом деле не до того. А мужчина никогда не будет нежен и изобретателен в постели по принуждению. Выражение их лиц не отличаются привлекательностью, когда они кончают, и ты думаешь: чего ради вообще так тереться друг о друга частями тела, чего ради внутри тебя болтается эта штуковина?.. Чувствуешь себя даже более одинокой, чем если бы была одна. А отвалившись, мужчина показывает себя с еще менее отрадной стороны. Что я делаю с этой потаскушкой? — вот что написано на его физиономии.

Тиаки вспомнила, почему эти вспышки безотчетного гнева были настолько необходимы. Они нужны были, чтобы сопротивляться всем ударам ненависти. Только ярость давала ей силы противостоять враждебности всего окружающего. Только гнев мог указать ей путь к действию.

Все вертится вокруг сравнительного анализа ран.

Быть в состоянии выбирать себе боль — это страшновато, но и прекрасно по-своему.

Эти дети не говорили «здравствуй» и не отвечали, когда с ними заговаривали. Несколько раз окликни такого ребенка — и он повернется, посмотрит на тебя и скажет что-нибудь вроде: «Закрой пасть, говнюк! Я тебя с первого раза расслышал».

Кому в голову не лезут мысли, от которых сам же приходишь в ужас?