— Ты сожалеешь о путешествии?
— Нет, я ни о чем не сожалею. Просто устал.
— Ты сожалеешь о путешествии?
— Нет, я ни о чем не сожалею. Просто устал.
— Да, вид у вас невеселый.
— Да.
— Устали?
— Пожалуй.
— От чего?
— Спутник докучный.
— Ваш оруженосец?
— Да нет...
— А кто?
— Я сам.
— Вера — это такая мука. Все равно, что любить того, кто скрыт во мраке и не являет лицо, как не кричи.
Но сейчас, рядом с вами, все это кажется мне таким не стоящим. Это все вдруг стало неважно.
— Вот вы и повеселели.
— Я запомню этот миг. Этот покой... Землянику, чашу молока. Ваши лица в вечернем свете. Спящего Микаэля, Иова с лютней. Я постараюсь запомнить нашу беседу. Я буду нести это воспоминание так бережно, будто в моих руках чаша, наполненная парным молоком. Для меня это будет знаменем и источником радости.
— В следующий раз, когда мы встретимся, тебе и твоим спутникам настанет срок.
— И ты откроешь свои тайны?
— У меня нет никаких тайн.
— Так ты ничего не знаешь?
— У меня нет знания.
И всё-то несовершенно в нашем несовершенном мире, а уж любовь — само совершенство в своем совершенном несовершенстве.
Почему так трудно постичь Бога с помощью наших чувств? Почему Он скрывается в облаках полу-надежд и невиданных чудес? Как нам быть верующими, когда мы далеки от веры? Что будет с теми кто уверует, или не сможет? Что будет с теми кто не захочет или не сможет уверовать? Почему я не могу убить Бога в себе? Почему Он живет во мне в унизительном состоянии вопреки моему желанию изгнать Его из сердца? Почему от Него — имитации реальности я не могу избавиться, несмотря на все?
— И что это такое?
— Пляска смерти.
— А это смерть?
— Да, пляшет и увлекает всех за собой.
— Зачем ты малюешь такие страсти?
— Людям полезно напоминать, что они смертные.
— Это не добавит им радости.
— А кто сказал, что их надо все время радовать? Иногда стоит и попугать.
— Тогда они не будут смотреть твою картину.
— Будут, череп притягивает еще больше, чем голая бабенка.
— Если ты их напугаешь…
— Они задумаются.
— И?
— Еще больше напугаются.
Крестовый поход — такая чушь, до какой только и мог додуматься самый отъявленный идеалист.
Любовь самая черная чума. Если б от нее умирали, хоть бы польза была. Но почти всегда все выздоравливают.