— Наверное, он хочет зарыть молоток войны.
— Топор, топор войны.
— Наверное, он хочет зарыть молоток войны.
— Топор, топор войны.
— Телега перевернулась.
— Так уберите ее.
— Что?
— Уберите ее, чтобы мы могли проехать.
— Что за акцент?
— Мы американцы, у нас тут дела.
— Придется подождать. Мы ждали вас до 18-го года, чертовы янки. Ее уберут через двадцать минут.
— Причем тут 1918-й год, черт возьми?
— Он говорил о войне.
Всё, как прежде, — Россия, Америка...
Будет или не будет война?
Тишина. Вдоль Лазурного берега
Шелестит, рассыпаясь, волна.
Всё, как прежде. Ничто не меняется:
Тот же звёздный спускается мрак.
Человек умирать собирается,
А посмотришь — и выжил чудак.
После Первой мировой войны измученные французы поняли, что лучше быть живым хитрецом, чем мертвым храбрецом.
Мы оправдываем необходимостью всё, что мы сами делаем. Когда мы бомбим города — это стратегическая необходимость, а когда бомбят наши города — это гнусное преступление.
— Ты веришь в то, что добровольцы победят?
— Нет, совсем не верю, потому и разочаровываться не буду.
— Знаешь, что говорят про любовь и войну?
— Да, одно связано с кучей физической и душевной боли, а другое — это война.