— Но кому до этого есть дело? Писатель я никудышный...
— Пишите просто для себя. Потом можно всё сжечь.
— Но кому до этого есть дело? Писатель я никудышный...
— Пишите просто для себя. Потом можно всё сжечь.
Пять потерянных лет горели у Дэзи на губах... Но она вымолвила лишь...
— Я никогда не видела таких красивых рубашек...
Так уж я устроен – пока не сяду и не начну записывать свои мысли, ничего толком сформулировать не могу.
Именно в ту ночь я и открыл для себя необыкновенный дар Гэтсби... Его надежду. Дар, который не встречался мне больше ни в одном из людей... Дар, который я уже никогда больше не встречу.
— Если бы не туман, был бы виден зеленый огонек...
— Огонек?..
— Который горит всю ночь у вас на причале...
И, вероятно, в ту минуту колоссальный смысл этого зеленого огонька исчез для Гэтсби навсегда.
Здесь запросто уживались: плейбои миллиардеры и их роскошные блондинки; наследники, обсуждающие наследство на пляже Гэтсби; мой босс Уолтер Чейз, просаживающий деньги за рулеткой; бандиты и губернаторы, обменивающиеся телефонами на глазах желтой прессы; кинозвезды, режиссеры с Бродвея, цензоры-поборники морали; студенты, что с занятий удрали...
Она излучала обезоруживающее тепло, словно никому на свете она не была так рада, как тебе.
– Его никто не видел! Говорят, он троюродный брат Кайзеру и двоюродный дьяволу!
– Выходит, скверный из меня хозяин, старина. Видите ли, я – Гэтсби.
Чем бы ты ни занимался, где бы ни жил, богат был или беден, ты становился стёклышком в калейдоскопе, фигуркой в карнавале, начинавшемся у дверей Гэтсби.
Настойчивый зуд писательства поражает многих и навсегда, укореняясь в их безумной груди.