Nobody knows where you’re going
nobody cares where you’ve been.
'Cause you belong to the city
you belong to the night
Living in a river of darkness beneath the neon light.
You were born in the city
concrete under your feet
It’s in your moves
it’s in your blood:
You’re a man of the streets.
... Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете...
Картина, открывающаяся с высоты отеля «Park Hyatt», действительно могла поразить воображение человека. Бесконечные огни ночного Токио переливались всеми цветами радуги, не подпуская ночную тьму на асфальтированную кожу мегаполиса. Город казался звездой, чья ослепительная корона чудесным образом выступила из глубины Земли. Звездой, не победившей ночь, но органично вошедшей в нее, украсившей, придавшей совершенной тьме новые оттенки. Звездой, помогающей преодолеть извечный страх человека перед мраком.
Блин, не знаю, как Вы, но я обожаю гулять ночью. На улице вообще никого нет. Только проститутки, наркоманы, воры, убийцы, маньяки и, конечно же, вампиры, шшш!
... Город медленно остывает, затихает, словно вытягивается, как зверь перед тем, как положить одно ухо на лапу и полузакрыть громадный огненный глаз.
Ночь в деревне завидует ночи в городе,
Говорит: — Ну какая же ты ночь? Ты свет,
Ты в витринном, фонарном, трамвайном золоте
И полночи не спишь, и отбоя нет
В заведеньях ночных от веселой публики,
И расходятся за полночь из гостей
Музыканты, актеры, девицы, жулики,
Развлекая тебя, ты полна страстей.
Городская мрачнеет, не соглашается,
Говорит деревенской: — Ты так тиха,
Только ветер вздохнет, только пес разлается,
Птица вскрикнет, зарывшись в твои меха
И шелка, да машина подкрасит фарами
На дорогу с реки набежавший пар.
Только кто-то к окну подойдет, кошмарами
Сна напуган — и звезды стряхнут кошмар.
И создал Бог два светила великие: светило большее, для правления днём и светило меньшее, для правления ночью. И эти сущности – свет и тьма, день и ночь, отделены друг от друга. Господь сотворил каждую из них на месте её и не сеял войну между ними. Он сказал: «Я сотворил и то, и другое». Вы должны пережить эту ночь. Не воюйте с ней, ибо Господь сказал: «Ночь также моя». Он послал сына своего, Иисуса, не воевать, не сражаться с грехами человеческими, но простить их, отпустить им грехи, улыбнуться грешнику, принять тьму, пережить ночь, возлюбить врага своего.
Вообразите: вы стоите ночью у окна на шестом, или семнадцатом, или сорок третьем этаже какого-нибудь здания. Город открывается вам как набор клеток, сотней тысяч окон: какие-то темны, а какие-то залиты зеленым, или белым, или золотым светом. В них туда-сюда проплывают незнакомцы, хлопочут наедине с собой. Вам их видно, однако до них не добраться, и потому это обыденное городское явление, во всякую ночь, в любом городе мира, сообщает даже самым общительным трепет одиночества, его неуютное сочетание разобщенности и наготы.
Ночь расстелила полотно,
А дочь луна достала лютню.
В окно повеет тишиной,
И улицы безлюдны.
Всё, у чего есть начало должно иметь свой конец. Так же как всё, у чего есть конец должно иметь начало. Любая ночь рано или поздно заканчивается, но утром тьма не рассеется. Дождь тоже не бесконечен, но после него всегда приходит засуха.
Город спит, окутан мглою,
Чуть мерцают фонари...
Там далёко, за Невою,
Вижу отблески зари.
В этом дальнем отраженьи,
В этих отблесках огня
Притаилось пробужденье
Дней тоскливых для меня...
Cлайд с цитатой