За свои семнадцать лет жизни я могу припомнить четыре раза, когда отец говорил, что любит меня... и все они были произнесены по национальному телевидению.
Но это просто то, как живет семья Ларраби. Как она всегда жила. Так долго, насколько я себя помню. Это всё для шоу. Развлечение. Для пользы прессы. Мы такие же настоящие, как реалити-шоу на ТВ.
Если не впускать никого в сердце, то тебе не сделают больно. Если никого не любить, то не найдется такого человека, который из-за своей смерти забрал бы частичку тебя вместе с собой.
Именно потому матери больше, чем отцы, любят своих детей: они прекрасно чувствуют в детях больше своего, чем отцы. По названной причине, сдается, и мы более привязаны к матери, нежели к отцу, и, по-видимому, отца мы почитаем, но только мать по-настоящему любим.
— Никто никогда не разговаривал так с моим отцом.
— Это от того, что всем что-нибудь нужно от него. Включая тебя.
— Меня? Мне ничего не нужно от моего отца!
— Конечно, нужно.
— Что, например?
— Например, любовь, уважение... Нужно, чтобы он заботился о тебе не просто как о маленькой девочке, которую он до сих пор в тебе видит.
Ты не помнишь его глаз,
Ты не помнишь его рук,
А он очень тебя любил,
Но ушел почему-то вдруг.
Он ночами к тебе вставал,
Он тебя на руках носил,
Ведь он очень тебя любил,
Ведь он очень тебя любил...
Он сказал с поцелуем «Жди...»
И с улыбкой ушел в рассвет.
Ведь он очень тебя любил,
Но прошло почти двадцать лет.
Он тебе подарил жизнь,
Ты плыви по теченью рек,
Только помни — тебя он любил
И молись за него век.
— Я не разделяю твоего оптимизма. Её отец настоящий монстр, твердолобый и упертый баран.
— Полегче с выражениями, нельзя так о будущем тесте, все же этот «баран» вырастил и воспитал твое «солнышко».
Мой отец никогда не говорил, что любит меня. Однако по его поступкам я всегда понимал, что он любит меня больше всего на свете.
Я провела почти всё своё детство, наращивая иммунитет к черствости моего отца и его драгоценному образу жизни. Но независимо от того, сколько усилий ты прилагаешь, как долго ты его придерживаешься, от всего ты не застрахован. Потому что никогда не знаешь, когда ударит следующий мороз. Или насколько обжигающим будет холод.
Как бы сильно мне ни хотелось улечься, и пусть арктический туман клубится надо мной, я чувствую, как что-то вонзается мне в грудь. Сосульки упали. Они пронзили кожу. Прямое попадание.
И я ненавижу себя за то, насколько я слаба и чувствительна. Я презираю свою собственную уязвимость.
— Это ты будешь давать мне уроки любви?
Энтони пристально взглянул на дочь и подвинул ближе свое кресло:
— Ты помнишь, что делала почти каждую ночь, когда была маленькой, — я хочу сказать, до того, как тебя одолевал сон?
— Читала под одеялом при свете фонарика.
— А почему ты не зажигала верхний свет в комнате?
— Чтобы ты думал, что я сплю, в то время как я тайком глотала книжки…
— И ты никогда не задавалась вопросом: что за волшебный у тебя фонарик?
— Н-нет… а почему я должна была?..
— Погас ли твой фонарик хоть один раз за все те годы?
— Нет, — озадаченно произнесла Джулия.
— А ведь тебе никогда не приходилось менять в нем батарейки.
Я смотрела на снежинки и все еще слышала голос отца.
Совершенно необыкновенный, добрый и самый ласковый в мире голос.
И вдруг я так пронзительно ясно осознала, что никогда... никогда уже не буду жить рядом со своим папой... вот так запросто, как в детстве, идти с ним по улице, взявшись за руки, я никогда... никогда не смогу отвезти его в деревню... Мой папа... Мой отец... Самый сильный и мудрый мужчина на земле...
И все-таки... Все-таки у меня есть возможность слышать его и хотя бы изредка видеть...
Слава Богу, что у меня есть папа...
Cлайд с цитатой