Возможно, именно сейчас, в этот момент один человек пришел к другому просить прощения... Бывает, бывает, что не склеить разбитое и нет сил продолжать поддерживать огонь... Но хуже нет, когда ты идешь с открытым сердцем просить прощения, а тебя и не выгоняют, и не прощают, но принимают, чтобы унижать и напоминать о том, как ты ошибся и сделал больно тому, кого считал своей семьей. Или, может быть, не ошибся, а разрешил себе вдохнуть глоток чистого воздуха? Может быть, сделал больно нехотя, пытаясь выжить?
Исповедь мачехи
Это сейчас я знаю, что все люди разные. Что любовь у всех разная. Семьи... Отношения... Знаю... Но до сих пор всей душой верю в то, что невозможно жить без любви, без понимания, без сострадания к тому, кто рядом каждый день, кого ты называешь мужем, про кого твои дети, открывая дверь, кричат: «Ура! Папа с работы пришел!..» А если в тебе нет чувств, остались лишь раздражение и слезы, уйди и закрой дверь, думая не о себе, не о своих обидах и неосуществленных планах на жизнь, а прежде всего о своих детях... Когда плохо родителям, отчаянно больно детям. Не только здесь и сейчас. Детям больно потом всю оставшуюся жизнь. Мне — дочери — до сих пор больно...
Я по-прежнему люблю тебя, моя Алька. Знаешь, любить человека, осознавая, что его никогда не будет рядом, — испытание. А любить ребенка и знать, что ты уже больше никогда не сможешь просто быть рядом с ним и поить горячим молоком, — это тяжелое испытание. Но ведь в том-то и заключается настоящая любовь человека к человеку: любить просто так, не требуя ничего взамен.
Невозможно лишить сердце мамы способности чувствовать своего ребенка, даже если оно бьется внутри того, кого называют «мачехой».
... Он самый обычный сильный мужчина, переживший и преодолевший многое. Но то, что тогда случилось с нашей семьей, почти сломало его. Этого не видели чужие. И даже свои не все замечали. Но я-то, я-то каждый день смотрела в глубину его глаз и чувствовала, каким холодным и черным становилось то, что есть внутри каждого сильного человека. Увы... Я никак не могла согреть его. Не могла помочь. Впервые в нашей общей жизни мы упали вдвоем.
Мы должны были найти друг друга в этом мире, каждый прожить все то, что прожили до нашей встречи, нырнуть с головой в любовь, вынырнуть, чтобы набрать воздуха в легкие, и, поняв, что и внутри любви можно дышать, взявшись за руки, отдаться течению любви и начать жить уже там, внутри этого чувства...
Я обещаю тебе: я привыкну и к твоей заботе, и к тому, что нужен вот так, по-настоящему. Каждый день.
... Иди своей дорогой. И веди за руку своего сына, трепетно любя его, защищая и оберегая от жизненных невзгод. Пусть никогда не коснутся вас боль и разочарование, пусть люди, которых вы будете встречать на своем пути, будут открыты и искренни с самого начала. Будьте вместе всегда, потому что нет никого ближе и роднее на свете, чем дети и родители. И никогда, никогда не давай ни малейшего повода своему ребенку усомниться в том, что его папа — лучший.
... За всем этим стоит почти целая жизнь, которая научила слышать, понимать и не замечать мелочи в обмен на главное: быть дочерью лучшего папы на свете.
Я смотрела на мужчину, которому поверила после всех своих печальных и полных боли женских историй... Ох, как же хочется просто, без затей, быть счастливой и любить... Дарить свою любовь. Не уговаривать: на, возьми мое сердце... А просто жить рядом. Потому что рядом хорошо. Потому что волна одна, небо одно и солнце одно... Я смотрела на Андрея, и мне так хотелось спрятать его от боли, взять за руку и увести далеко-далеко: туда, где все будет хорошо. Я же видела, чувствовала: он сердцем понимает, что со мной рядом его счастье, его жизнь, но разум требует оставить все как есть. Андрей — мужчина. А мужчина — это прежде всего долг.
— Я без тебя умру, — вдруг, как будто услышав мои мысли, хриплым голосом сказал Андрей.
— Без меня тебя больше не будет. Никогда. Я подожду.