Он осмотрел забор и его радость испарилась. Его душой завладела глубокая меланхолия...
Меланхолия питает сама себя, вот почему она не способна обновляться.
Он осмотрел забор и его радость испарилась. Его душой завладела глубокая меланхолия...
Но если Меланхолии порыв
Вдруг налетит, как Буря с высоты,
Холмы апрельским саваном укрыв,
Клоня к земле намокшие цветы, -
Пусть пышный шар пиона напоит
Печаль твою, — иль неба бирюза,
Или на волнах — радуги узор;
А если Госпожа твоя вспылит,
Сожми ей руку, загляни в глаза,
Не отрываясь выпей дивный взор.
Лето уехало в отпуск на море.
Сосны в лесу собрались на пикник.
Серость и холод — кромешное горе;
Если не вырвусь из-под конвоя,
То заведу себя в тёмный тупик.
Я собираю коллекцию красок:
Небо, асфальт, копюшоны, листва,
Лица людей, шелест букв, голос разума,
Хаос, движенье — туда/не туда.
Ветер взвивает меня выше неба,
И я смотрю на весь мир с облаков.
Как же красиво!
Страдала, а мне бы
Жизнь рассмотреть под другим углом.
Любому мужчине, даже если он герцог, в семейной жизни хочется ласки, тепла, заботы, элементарного внимания, не говоря уж о любви. И когда это есть, можно стерпеть всё, но когда этого нет, начинаешь впадать в меланхолию и философию. А кому, извините, всё это нужно?
Следует сказать, что семья, где он родился и воспитывался, почти не оказала влияния на формирование его душевного склада меланхолика.
Меланхолия может быть очень соблазнительной. Это такое чувство сладостной боли, подобное любви. А в боли есть что-то настоящее, несомненное. Как и любовь, меланхолия может тебя переполнять. В нее хочется погрузиться.
Знаешь, меланхолия странная штука. Она кажется спокойной и даже приятной, но в глубине ее течет бурный поток, которому невозможно воспротивиться. Надо просто дождаться, пока он схлынет, и этим я занимался почти всю жизнь.
Лицо Призрачного Генерала было бледно и изящно и могло бы считаться красивым в своей меланхолии. Однако глаза его, не имевшие зрачков и подернутые белесой дымкой, и изломанные темные линии, тянущиеся от шеи к лицу, превращали меланхолию в устрашающую мрачность. Полы и рукава его одеяния были изорваны в лохмотья, обнажая такие же пепельные, в цвет лица, щиколотки и запястья, закованные в железные кандалы с цепями. Именно они издавали звон, когда Вэнь Нин тащил их по земле при ходьбе. Если же он останавливался, то вновь воцарялась гробовая тишина.
Моя меланхолия — это самая преданная возлюбленная, какую я когда-либо знал; неудивительно, что и я отвечаю взаимностью на ее любовь.