Я та самая, что входит каждую ночь в твои сны и говорит: «Глаза голубой собаки».
Я так боюсь, — сказала она, — что эта комната приснится кому-нибудь ещё, и он все здесь перепутает.
Я та самая, что входит каждую ночь в твои сны и говорит: «Глаза голубой собаки».
Я так боюсь, — сказала она, — что эта комната приснится кому-нибудь ещё, и он все здесь перепутает.
«Я хочу дотронуться до тебя», — повторил я. «Ты все погубишь, — испугалась она. — Прикосновение разбудит нас, и мы больше не встретимся». — «Вряд ли, — сказал я. — Нужно только положить голову на подушку, и мы увидимся вновь»
Если мы когда-нибудь встретимся, ты прижмись ухом к моей спине, когда я сплю на левом боку, и услышишь, как я звучу. Я всегда хотела, чтобы ты так сделал.
Никто не спал так красиво, как она, – будто летела в танце, прижав одну руку ко лбу, – но никто и не свирепел, как она, если случалось потревожить ее, думая, что она спит, в то время как она уже не спала.
Её жизнь была ради встречи со мной. Встречи, пароль которой знали только мы: «Глаза голубой собаки».
Она садится на пол, чистит калоши и думает, что хорошо бы сунуть голову в большую, глубокую калошу и подремать в ней немножко... И вдруг калоша растет, пухнет, наполняет собою всю комнату...
Нет лучше способа провести время, когда соскучишься: уснешь, а там, глядишь, куда и скука девалась.
— Как твоё самочувствие, Денни?
— Я не очень хорошо выспался сегодня ночью, Алан. Меня мучили кошмары... Мне приснилось, что я съел двухкилограммовую зефирину...
— Двухкилограммовую зефирину?
— Да! А когда я проснулся — моя подушка исчезла!