— Не важно, что ты сделал, сынок. Важно, кому ты это сделал!
— Тот лошара?
— Тот лошара — Джон Уик! Убрать Бугимена, я послал Бабу-ягу. Яга справилась и ушёл, став снова Джоном...
— Не важно, что ты сделал, сынок. Важно, кому ты это сделал!
— Тот лошара?
— Тот лошара — Джон Уик! Убрать Бугимена, я послал Бабу-ягу. Яга справилась и ушёл, став снова Джоном...
— Мерлин, ради твоего же блага, я надеюсь, что у тебя есть разумное объяснение?
— Да... Разумное объяснение есть... Весенняя уборка!
— Сейчас не весна и это не уборка.
— Ну да, это потому что я только начал. Погоди пока я закончу, будет так чисто, что сможешь хоть с пола есть.
— ?
— Ну, если захочешь.
Легче было понять, чем объяснить, как я это узнал. Если бы тебя попросили доказать, что два и два четыре, у тебя возникли некоторые трудности. Хотя ты точно знаешь, что это правда.
Может показаться странным или глупым, но я и правда отношусь к Порфирию сентиментально. Даже больше. Это, увы, похоже на любовь – настолько похоже, что у меня появляется необходимость объяснить это чувство себе самой.
Я бы не стал тебя затруднять, если бы мог прочитать твои мысли, но там почему-то одни междометия. И рефрен: «Твою мать, твою мать, твою мать». Выразительно, но недостаточно содержательно.
Человеку проще придумать, что он видит (из предыдущего опыта распознавания), чем объяснить, что он увидел впервые.
Легче было понять, чем объяснить, как я это узнал. Если бы тебя попросили доказать, что два и два четыре, у тебя возникли некоторые трудности. Хотя ты точно знаешь, что это правда.
— У меня был прадед. Он мечтал служить во флоте. Хотел стрелять из больших пушек на толстозадом корабле-линкоре. А ему говорят: «Фигушки. На линкоре у тебя может быть только одна должность — кок». И было это не в каком-то лохматом году. Дело было в ВМС Соединенных Штатов где-то в середине второй мировой войны. И знаешь, чем они это обосновали? Ну, по какой причине мой прадед не может защищать свою страну? Негры, мол, ночью не видят! Плохо со зрением ночью!
— Прямо не верится что-то, МакКул. Но сейчас, слава Богу, другие времена.
— Ой ли? Так что я понимаю, что с тобой происходит, О'Нилл. Ты для них вроде как ниггер, который хочет выпендриться. Наверно, ты возникла слишком рано. Только и всего.
— Слушайте, мы потерялись. Я получил травму, он в порядке, — считайте, мы отдохнули!
— Вот уж отдохнули! Он заставлял меня делать всякие штуки.
— Какие штуки?
— Да всякие! У него нога болела, и он заставлял меня делать всякие штуки за него. Поначалу было непросто, потому что у меня очень нежные руки, но я привык. Я не очень-то хотел этим заниматься, но иначе было не выжить! Мне не всегда было тяжело, иногда я занимался этим сам с собой, но он почти никогда не принимал в этом участия. Я просил его поиграть со мной, но он заставлял меня играть в одиночку.
— Меня сейчас стошнит. Мне тошно, Хью.
— Так, стойте. Он не понимает, что несет!
— Ты — чертов извращенец!
Оправдываться — не обязательно.
Не дуйся, мы не пара обезьян.
Твой разум не поймет — что объяснять ему?
Душа ж всё знает — что ей объяснять?