— Говорят, этот корабль никогда не утонет.
— Так и есть, мадам, сам Бог его не потопит.
— Говорят, этот корабль никогда не утонет.
— Так и есть, мадам, сам Бог его не потопит.
— С этой секунды, чтобы мы не делали — «Титаник» обречен.
— Но этот корабль не тонет!..
— Он из железа, а железо тонет!
— Кто автор?
— Какой-то Пикассо.
— «Какой-то Пикассо»... он ничего не будет стоить, поверь мне.
— Вот как все происходило: он зацепил айсберг правым бортом, дно будто бы азбукой Морзе пробило — тук-тук-тук. На борту, ниже ватерлинии, носовые отсеки стало заливать водой. Вода поднимается и переливается через водоограждающие перегородки, которые, к сожалению, доходят лишь до палубы Е. Нос погружается в воду, корма вздымается кверху, сначала помалу, а потом все быстрее, пока вся задница не поднялась в воздух. А зад был немалым — 20-30 тысяч тонн. Корпус не был рассчитан на такую нагрузку. И что дальше? Он раскололся, до самого киля. Корма падает горизонтально, нос уходит под воду и затягивает корму вертикально и наконец отрывается. Корма несколько минут стоит над водой, как поплавок, набирает воду и наконец тонет в 2:20 ночи, через два часа сорок минут после столкновения. Носовая часть падает и через полмили от места катастрофы врезается в дно на скорости 20-30 узлов — бам! Круто, да?
— Благодарю за подробный, глубокий, экспертный анализ, мистер Бодин. В жизни все выглядело иначе...
— А ты хорошо врёшь.
— Почти так же, как и ты... Ведь никакой договоренности не было?
— Нет, была. Я всегда побеждаю, Джек. Так или иначе...
— Невероятно! Так и вижу Смита, он держит предупреждение про айсберги в своей гребанной руке, пардон, и приказывает увеличить скорость!
— Двадцать шесть лет опыта работают против него.
— Восемьдесят четыре года...
— Ничего, попытайтесь вспомнить хоть что-нибудь.
— Уже восемьдесят четыре года, а я все еще помню запах свежей краски... Самая лучшая посуда, свежая, накрахмаленная постель... «Титаник» окрестили кораблем мечты — таким он и был.
Для всех пассажиров «Титаник» был воплощением мечты, для меня же — символом рабства, что вез меня в Америку в кандалах. Снаружи я была спокойной благовоспитанной леди, внутри же исходила криком.
— Отблагодарили бы парнишку.
— Ах да, конечно. Лавджой, двадцатки хватит.
— Двадцатки? Вот во сколько ты оцениваешь жизнь возлюбленной?
— Холодная вода, как та, что внизу, сотнями острых кинжалов пронзает твое тело. Ты не можешь дышать, не можешь думать — все заполняет жгучая боль. Поэтому я не слишком-то хочу прыгать с тобой, но видимо ничего не поделаешь. Очень надеюсь, что ты передумаешь и прыгать не придется.
— Ты сумасшедший!
— Все так говорят, но при всем уважении, за бортом сейчас не я стою.