— Слушай, я знаю, что ты обо мне думаешь: богачка несчастная, жизни не нюхала, что она может знать о несчастьях?
— Нет, нет, я думал: что же должно было случиться, чтобы эта девушка не оставила себе другого выхода?..
— Слушай, я знаю, что ты обо мне думаешь: богачка несчастная, жизни не нюхала, что она может знать о несчастьях?
— Нет, нет, я думал: что же должно было случиться, чтобы эта девушка не оставила себе другого выхода?..
— Она Вам понравилась. Вы рисовали её не раз.
— У неё красивые руки. Видите?
— У Вас, наверно, был роман с ней.
— Нет-нет, только с её руками.
— Париж для меня — это жить на улицах и пытаться перенести это на бумагу. Понимаешь?
— Я всегда мечтала сбежать и стать художником, жить в мансарде, быть бедной, но свободной.
— Ты бы не выдержала и двух дней. Там нет горячей воды и не полакомишься икрой.
— Терпеть не могу икру. И ненавижу, когда мне говорят, о чём мне можно мечтать и о чём нельзя. Все думают, что я изнеженная и хрупкая, но это не так. Я сильна и вынослива как лошадь. Я хочу заниматься делом, а не просто быть украшением.
Джек, я хочу, чтобы ты нарисовал меня, как одну из своих француженок. Так как я заплатила, я рассчитываю получить то, что хочу.
— Отблагодарили бы парнишку.
— Ах да, конечно. Лавджой, двадцатки хватит.
— Двадцатки? Вот во сколько ты оцениваешь жизнь возлюбленной?
Для всех пассажиров «Титаник» был воплощением мечты, для меня же — символом рабства, что вез меня в Америку в кандалах. Снаружи я была спокойной благовоспитанной леди, внутри же исходила криком.
— Кто автор?
— Какой-то Пикассо.
— «Какой-то Пикассо»... он ничего не будет стоить, поверь мне.
— Вот как все происходило: он зацепил айсберг правым бортом, дно будто бы азбукой Морзе пробило — тук-тук-тук. На борту, ниже ватерлинии, носовые отсеки стало заливать водой. Вода поднимается и переливается через водоограждающие перегородки, которые, к сожалению, доходят лишь до палубы Е. Нос погружается в воду, корма вздымается кверху, сначала помалу, а потом все быстрее, пока вся задница не поднялась в воздух. А зад был немалым — 20-30 тысяч тонн. Корпус не был рассчитан на такую нагрузку. И что дальше? Он раскололся, до самого киля. Корма падает горизонтально, нос уходит под воду и затягивает корму вертикально и наконец отрывается. Корма несколько минут стоит над водой, как поплавок, набирает воду и наконец тонет в 2:20 ночи, через два часа сорок минут после столкновения. Носовая часть падает и через полмили от места катастрофы врезается в дно на скорости 20-30 узлов — бам! Круто, да?
— Благодарю за подробный, глубокий, экспертный анализ, мистер Бодин. В жизни все выглядело иначе...
— Произошла глупость. Я за борт переклонилась и чуть не упала. Я пыталась увидеть эти... как их... винты! И подскользнулась. Я бы улетела за борт, но мистер Доусон удержал меня, хотя сам чуть было не сорвался.
— Шнурки завяжи. Любопытно, дама подскользнулась, а ты и ботинки успел снять?
— Восемьдесят четыре года...
— Ничего, попытайтесь вспомнить хоть что-нибудь.
— Уже восемьдесят четыре года, а я все еще помню запах свежей краски... Самая лучшая посуда, свежая, накрахмаленная постель... «Титаник» окрестили кораблем мечты — таким он и был.