Если ты меня тоже понял, забывай меня и не вспомни.
Иногда надо дать себе волю, забыть обо всем на свете… и вспомнить обо всем остальном.
Если ты меня тоже понял, забывай меня и не вспомни.
Иногда надо дать себе волю, забыть обо всем на свете… и вспомнить обо всем остальном.
Не пойду этой тропкой,
Заваленной палыми листьями,
Где с каждым шагом
Всё глубже, всё пасмурней осень.
Сяду там — у ручья,
Где ещё до сих пор зеленеет,
И среди простодушных,
Среди голубых незабудок,
Память ищет губами
Твое отзвучавшее
Имя.
Когда она ушла, Тэй еще некоторое время сидел, стараясь представить себе лица друидов, которые больше никогда не увидит. Очень странно, но в памяти некоторые из них уже потускнели. «Вот что делает время даже с теми, кто был мне ближе всех», — грустно подумал он.
Говорят, плохое держится в памяти дольше, чем хорошее. Неверно. Это придумали люди, живущие монотонной, однообразной жизнью. Они и в самом деле помнят больше плохое — их «хорошее» так однородно, так повседневно, так буднично, что его не упомнишь. Любая, самая мелкая неприятность — отклонение на их ровной, лишенной событийности линии жизни. Потому и запоминается. Но если линия ломана, если испещрена она всплесками, как развёртка на осциллографе, если счастье трудное, добытое, как говорят, в борьбе и невзгодах, если множество отрицательных всплесков венчается одним большим положительным, то и сам такой всплеск видится лучше, и память его удерживает много прочней.
Поразительно, правда? Даже при том, что ее воспоминания стираются, она продолжает помнить о любимом человеке.
— Ты помнишь её? Веру?
— Да. Это не совсем похоже на воспоминание, скорее на... чувство. Инстинкт. Сердце никогда не забывает маму.
Когда сталкиваешься с тем, с чем не можешь справиться, твоё подсознание подавляет воспоминания.
Когда люди умирают, они не превращаются в ничто до тех пор, пока хоть кто-нибудь помнит о них.