В двадцать два года так не говорят. Ты ненормальный.
— Мне 36 лет, между прочим.
— Это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моем возрасте.
В двадцать два года так не говорят. Ты ненормальный.
— Мне 36 лет, между прочим.
— Это бестактно с твоей стороны напоминать мне о моем возрасте.
Людей можно уважать, если они способны страдать. В этом случае у них сохраняется человеческое достоинство.
От слёз растёкся макияж,
А от шампанского икнулось...
Молодость, ты всё же, мразь,
Ты не ушла, ты подло «смылась»...
Когда исчезнет Британская империя, историки обнаружат, что она сделала два неоценимых вклада в цивилизацию — чайный ритуал и детективный роман.
Толпа может простить что угодно и кого угодно, только не человека, способного оставаться самим собой под напором её презрительных насмешек.
— Вот, ваше страхолюдие, полюбуйтесь! Ребёнок на празднике!
— Как ты осмелилась прискакать сюда сегодня? Разве ты не знаешь, что детям это строжайше запрещено?
— Да, но мне уже сто двадцать семь лет.
— Сто двадцать семь лет! Девчонка!
У него не было друзей. К нему относились как к мебели — полезной, но безликой, и такой же безмолвной.
Когда они были в постели, это превращалось в акт насилия — как того с неизбежностью требовала сама природа этого акта.