Мендель источал свет и тепло. Вам хотелось стать поближе к нему, согреть руки, растопить лед на бороде. Изгнать мрак на минуту или две. И когда вы уходили от Менделе, вы еще хранили тепло, и казалось, что в мире чуть больше света, может на одну свечу только. И тогда вы понимали, что этот огонь – внутри вас и был там всегда. Вот это чудо. Вот так просто.
Здесь же был и Сильмарилл — на бронзовом треножнике для ламп, он сиял, как... Кейрн не нашел слов. Этот волшебный блеск был подобен всему, что дает жизнь и радость — живому огню, солнцу, звездам и радуге — и ни на что не похож. Ничто из виденного прежде, не могло сравниться с этим светом — но все можно было с ним сравнить. Это было чудо, это было сияние нездешнего мира — но чем-то знакомое и родное до боли в груди. Так, не видя океана, нельзя его представить себе, но увидев, понимаешь, что все озера, реки и ручьи — отражения и подобие океана... Ради этого стоило жить.
Но стоило ли умирать?