До встречи с тобой (Me Before You)

Майкл Лоуэр передаст тебе документы на банковский счет. Денег там достаточно, чтобы ты смогла начать все сначала. Спокойно, без паники, этих денег не хватит, чтобы просидеть без дела всю жизнь, но их хватит, чтобы купить тебе свободу и вытащить из городка, который раньше был нашим домом. Живи дерзко, Кларк. Стой на своем, не унывай, носи свои полосатые чулки с гордостью. Знание, что у тебя полно возможностей — это роскошь, знание того, что я предоставил их тебе — утешает меня. Что ж, вот и все. Ты отпечаталась в моем сердце, Кларк, с самого первого дня, как ты вошла в мою жизнь с милой улыбкой, в нелепом наряде, с дурацкими шутками и полным неумением скрывать свои чувства. Не вспоминай обо мне слишком часто, я не хочу, чтобы ты грустила. Просто живи хорошо. Просто живи. Я всегда буду рядом с тобой. С любовью, Уилл.

Другие цитаты по теме

— Мне не очень нравятся такие фильмы.

— Какие?

— Фильмы с субтитрами.

— Что? В твоей школе не учили читать?

— Расскажи мне что-нибудь хорошее.

— Когда я была маленькой, то моей любимой одеждой были пчелиные колготки.

— Пчелиные колготки?

— В черную и желтую полоски.

— О Боже.

— Ты когда-нибудь любил что-нибудь так сильно?

— Да.

Лара хорошо училась не из отвлеченной тяги к знаниям, а потому что для освобождения от платы за учение надо было быть хорошей ученицей, а для этого требовалось хорошо учиться.

— Ладно, нам пора домой.

— Подожди минутку, Кларк.

— Что такое?

— Ничего, просто не хочу домой. Хочу побыть мужчиной, который сводил на концерт девушку в красном еще пару минут.

— А для меня это всегда будет самое любимое место.

— Ты нигде больше не была.

— А где лучше, чем здесь? В Альдизере?

— В Париже, на площади Дофина, когда смотришь на Пон-Нёф, сидишь за столиком на улице, пьешь крепкий кофе, ешь круассан с маслом и земляничным джемом...

— Так поехали туда! Возьмем билеты на «Евро-стар» и поедем.

— Нет!

— Ты же сам сказал...

— Ты не поймешь, Кларк. Я хочу быть в Париже собой. Собой прежним. Чтоб француженки строили мне глазки.

— Но кроме них там полно всего.

— Если я закрою глаза, то представляю, что снова сижу в том скверике. Я помню каждую мелочь. Зачем мне новые воспоминания, где я едва помещаюсь за столиком, таксисты отказываются везти меня и ни одна розетка не подходит для подзарядки кресла!?

— Все в порядке?

— Вообще-то нет, что-то колет под воротником.

— Ясно, сейчас. Это ярлык. У тебя нет ножниц в сумке?

— Я не знаю. Ты удивишься, но я не сам ее собирал.

— Ну да. Так, замри. О, есть! Хорошо, что ярлык не на трусах.

Большие сумки, полные денег, совсем как отмычки. Ими почти всё можно отпереть.

— Придвинься, ты вкусно пахнешь. А ведь ты не прижалась бы ко мне грудью, не будь я в инвалидном кресле.

— Вот как, да? Ты бы даже не взглянул на эту грудь, если бы не инвалидное кресло. А я бы могла оказаться тут только в качестве официантки, то бишь невидимки. Я права?

— Да, но у меня оправдание — я был говнюком.

Я Ада Занегина. Мне шесть лет. Пишу по-печатному. Гитлер выгнал меня из города Сычевка Смоленской области. Я хочу домой. Маленькая я, а знаю, что надо разбить Гитлера и тогда поедем домой. Мама отдала деньги на танк. Я собрала на куклу 122 рубля и 25 копеек. А теперь отдаю их на танк. Дорогой дядя редактор! Напишите в своей газете всем детям, чтобы они тоже свои деньги отдали на танк. И назовем его «Малютка». Когда наш танк разобьет Гитлера, мы поедем домой. Ада. Моя мама врач, а папа танкист.

Допустим, ты бросаешь монету: она может выпасть орлом или решкой, и, пока она не легла, ты не знаешь, что выпадет. Если выпал орёл, это значит, что другая возможность не реализовалась. До этого момента оба исхода были равновозможны.