— Мне не очень нравятся такие фильмы.
— Какие?
— Фильмы с субтитрами.
— Что? В твоей школе не учили читать?
— Мне не очень нравятся такие фильмы.
— Какие?
— Фильмы с субтитрами.
— Что? В твоей школе не учили читать?
— Ладно, нам пора домой.
— Подожди минутку, Кларк.
— Что такое?
— Ничего, просто не хочу домой. Хочу побыть мужчиной, который сводил на концерт девушку в красном еще пару минут.
— А для меня это всегда будет самое любимое место.
— Ты нигде больше не была.
— А где лучше, чем здесь? В Альдизере?
— В Париже, на площади Дофина, когда смотришь на Пон-Нёф, сидишь за столиком на улице, пьешь крепкий кофе, ешь круассан с маслом и земляничным джемом...
— Так поехали туда! Возьмем билеты на «Евро-стар» и поедем.
— Нет!
— Ты же сам сказал...
— Ты не поймешь, Кларк. Я хочу быть в Париже собой. Собой прежним. Чтоб француженки строили мне глазки.
— Но кроме них там полно всего.
— Если я закрою глаза, то представляю, что снова сижу в том скверике. Я помню каждую мелочь. Зачем мне новые воспоминания, где я едва помещаюсь за столиком, таксисты отказываются везти меня и ни одна розетка не подходит для подзарядки кресла!?
— Все в порядке?
— Вообще-то нет, что-то колет под воротником.
— Ясно, сейчас. Это ярлык. У тебя нет ножниц в сумке?
— Я не знаю. Ты удивишься, но я не сам ее собирал.
— Ну да. Так, замри. О, есть! Хорошо, что ярлык не на трусах.
— Придвинься, ты вкусно пахнешь. А ведь ты не прижалась бы ко мне грудью, не будь я в инвалидном кресле.
— Вот как, да? Ты бы даже не взглянул на эту грудь, если бы не инвалидное кресло. А я бы могла оказаться тут только в качестве официантки, то бишь невидимки. Я права?
— Да, но у меня оправдание — я был говнюком.
— Я понимаю, что не о такой жизни ты мечтал, но я могу сделать тебя счастливым.
— Нет, Кларк. Я знаю, это может быть хорошая жизнь, но это не моя жизнь. Уже не моя. Ты не знаешь, каким я был, как любил жизнь. Я очень ее любил. Я не смогу примириться с этим положением.
— Ты даже не дашь мне шанса? Ты не хочешь дать мне один шанс? Я ведь стала совсем другим человеком за эти полгода, благодаря тебе.
— Знаю и не хочу привязывать тебя к себе. Я не хочу, чтобы ты лишилась того, что может дать другой, и я не хочу, чтобы однажды взглянув на меня, ты испытала даже не долю секунды сожаление.
— Этого не будет никогда!
— Ты не можешь этого знать...
Майкл Лоуэр передаст тебе документы на банковский счет. Денег там достаточно, чтобы ты смогла начать все сначала. Спокойно, без паники, этих денег не хватит, чтобы просидеть без дела всю жизнь, но их хватит, чтобы купить тебе свободу и вытащить из городка, который раньше был нашим домом. Живи дерзко, Кларк. Стой на своем, не унывай, носи свои полосатые чулки с гордостью. Знание, что у тебя полно возможностей — это роскошь, знание того, что я предоставил их тебе — утешает меня. Что ж, вот и все. Ты отпечаталась в моем сердце, Кларк, с самого первого дня, как ты вошла в мою жизнь с милой улыбкой, в нелепом наряде, с дурацкими шутками и полным неумением скрывать свои чувства. Не вспоминай обо мне слишком часто, я не хочу, чтобы ты грустила. Просто живи хорошо. Просто живи. Я всегда буду рядом с тобой. С любовью, Уилл.
Ты был бы увлечён длинноногими блондинками, которые издалека могут учуять, сколько денег у тебя на счёту.
Я не против пошлости, но никакой шутки, связанной с пошлостью, они не вставляют. Они думают, что показ половых органов или намёк на них уже считается шуткой. Судя по всему, у кого-то вместо головы половые органы!
Это, знаете ли, тренд такой [в фильмах], делать много историй, чтобы замаскировать мало юмора, под которым замаскировано отсутствие смысла.
Может, проще скрытые видеокамеры на стройке поставить, чем платить многомиллионные бюджеты на полнометражные видеотчёты?