— Вот, что надо было сделать: открыть дверь, убить негодяя, спасти жизнь. Донни Помп перерезал заложнику горло, когда я была рядом на улице. Я могла успеть!
— Либо он сначала убил бы тебя, и я бы сегодня пытался забыться с алкоголем один.
— Да ладно! Ты бы праздновал. По-твоему, я ханжа, несгибаемая?
— Открою тебе тайну, если бы ты вошла и убила негодяя, тебе не спалось бы спокойнее. Такая у нас работа — она не бывает простой и чистой.
— Ничто так не заставляет задуматься, как глупая смерть. Я всю ночь не спал, думал, как я мог этого избежать.
— Хочешь обогнать меня в раскаянии? Я дам тебе сто очков вперед.
— Ты запорол операцию, Шталь, не я.
— Эти дикие обвинения там покажутся лишь криком отчаяния.
— Ты сказал, что это дело устроит мою карьеру, а потом переспал со мной, зная, что я буду твоим козлом отпущения?
— В глубине души ты знаешь, что так будет лучше. Ты умна, Молли, но признай, в тебе нет инстинкта убийцы.
— Если в этом отличие между тобой и мной, то слава Богу.
— Ты арестовал меня, чтобы Возняк подкинул улику? Я могла сделать это и сама, не ссорясь с ним!
— Харли, понадобься мне просто продажный коп, я бы нанизал пончик на крючок. А мне нужен человек со связями.
Жадность, гордыня, любовь, женщина — вот, что послужило моим падением. Но, как во всех сказках, в этом сладком безумии есть две стороны медали, не так ли? Это «она сказала» и «он сказал». Я понимал, я знал, что быть с ней нерационально. Это было опасно, мягко говоря. Наверное, это было составляющей частью, но однажды меня зацепило. Эта сирена заманила меня на скалистый берег, где она совершила убийство, которое повесила на меня. Она обвиняла меня в том, к чему я не имел отношения, она выставила меня в таком свете, что даже близкие друзья от меня отвернулись. Хуже того, я впустил ее в свои мысли, в свою систему. Если так сделать, отказываешься от контроля. Та часть тебя, что лучше знает, кричит и требует, чтобы ты ушел, но другая часть не позволяет тебе уйти. Это как гравитация — слишком сильное притяжение. Иногда мне кажется, что я постепенно теряю рассудок, его у меня крадут. И все же, каждый раз, когда я ее вижу, я чувствую все тот же прилив, все ту же смесь тошноты и радости.
Было бы неплохо, если бы люди, которые накладывают на себя руки, не предупредив вас об этом, поняли бы раз и навсегда, что они не оставляют по себе ни сожаления — подлинного сожаления — ни угрызений совести. Это именно они слетели с катушек, вот и всё. Остаётся ощущение спектакля, или даже попытки спектакля, обречённого на провал.
Наша совесть есть часть божественного. Она помогает отличить добро от зла. Когда добро не вписывается в понятие буквы закона — приходится делать выбор.
— Я просто слушала.
— Её ложь? Все нормально. Она всегда так поступает с хорошими людьми — дезориентирует, заставляет в ней нуждаться, а потом забирает то, что ей нужно и выбрасывает, как мусор.
— Она постоянно думает о тебе, почему ты оставил ее в живых. Слушает запись твоего звонка в службу спасения в тот день снова и снова.
— Ты должна быть очень осторожной, поверь, говорю из своего опыта, Харли Сантос — самовлюбленная психопатка и убийца. И все же, она заставила меня сходить по ней с ума, а тебя сопереживать ей. В этом ее сила. Но вместе, мы сможем использовать это манипулирование, забраться в ее голову, также, как она и заставить сомневаться в собственном здравомыслии. А потом сможем быть свободны.
— Если не назовете имя организатора ограбления, значит, придется довольствоваться вами.
— Будешь одевать проституток, чтобы они выглядели как я? Тогда не завидую, у меня специфическая внешность.
Cлайд с цитатой