Память нормального человека в известной мере автоматически очищается от чрезмерно горестных воспоминаний.
Что нам разлука? — Лихая забава,
Беды скучают без нас.
Спьяну ли ввалится в горницу слава,
Бьет ли тринадцатый час?
Или забыты, забиты, за… кто там
Так научился стучать?
Вот и идти мне обратно к воротам
Новое горе встречать.
Когда человек, сражённый горем, начинает говорить о своей беде, описывать её обычными словами, значит, он уже смирился. На смену отчаянию, почти физическому ощущению своей муки постепенно приходит душевная боль, жестокое раздумье.
Ты помнишь, ты помнишь, товарищ,
Пусть память о том тяжела,
Как вьюга сквозь отствет пожарищ
По улицам мертвым мела.
Мы насмерть умели сражаться,
Мы горе испили до дна,
Ведь мы же с тобой ленинградцы,
Мы знаем, что значит война.
Человеческая память коротка, когда речь идет о чужом горе.
Именно потому, что удары судьбы — как минимум в наших широтах — стали более редкими, мы их эмоционально воспринимаем как более сильные.
Некоторые травмы заживают быстрее, если человек движется. То же самое можно сказать о жизненных трудностях.
Если случилось горе, то нужно докапываться до его смысла в твоей жизни, и тогда горе сделает тебя сильнее, а не прибавит своим бременем.
Вы немножко расстроены, и это вполне естественно, но раз нельзя помочь беде, надо выбросить из головы все мысли о ней: ухватите их за уши, за ноги, за что угодно, и выволоките из головы, — это самое правильное, что человек может сделать. Раздумывать над своими горестями — штука по меньшей мере опасная, даже смертельная. Надо чем-нибудь отвлечься — это необходимо.
Мы должны пережить горе и превратить его в нашу силу.
Люди не должны жить минувшим горем. Но тех, кто спас их от горя, они обязаны помнить!
Cлайд с цитатой