Здесь [в городе] остались лишь слишком бедные или слишком гордые, чтобы уехать.
Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит...
Здесь [в городе] остались лишь слишком бедные или слишком гордые, чтобы уехать.
Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит...
На съёмках я познакомился с последними достижениями урбанизации. В трущобах Бомбея, самых страшных трущобах мира, я увидел, насколько могут быть спрессованы
человеческие жилища, даже самые допотопные клетки для животных по сравнению с ними кажутся роскошными апартаментами. В Токио миниатюризация жилья дошла до такой степени, что номера в некоторых гостиницах представляют собой этакие забавные капсулы, куда проживающие втискиваются, как в коконы, и чувствуют себя всё равно что в гробу, оснащённом кондиционером и кабельным телевидением.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
... многим евреям, пусть ограбленным и хлебнувшим лиха, удавалось добраться до России. У моего коллеги всего лишь украли вещи и деньги, избили и прогнали прочь. Мы сочувствовали бедняге, но нам казалось, что для него было бы лучше, если бы он поступил так же, как мы. В основе нашего решения была не логика, а, как ни пафосно это прозвучит, наша привязанность к Варшаве.
Вообразите: вы стоите ночью у окна на шестом, или семнадцатом, или сорок третьем этаже какого-нибудь здания. Город открывается вам как набор клеток, сотней тысяч окон: какие-то темны, а какие-то залиты зеленым, или белым, или золотым светом. В них туда-сюда проплывают незнакомцы, хлопочут наедине с собой. Вам их видно, однако до них не добраться, и потому это обыденное городское явление, во всякую ночь, в любом городе мира, сообщает даже самым общительным трепет одиночества, его неуютное сочетание разобщенности и наготы.
Она должна переехать в Лондон. Лучше сойти с ума в Лондоне, чем заживо похоронить себя в Ричмонде.
Одиноким можно быть где угодно, но у одиночества городской жизни, в окружении миллионов людей, есть особый привкус. Казалось бы, подобное состояние противоположно жизни в городе, громадному присутствию других человеков, — и всё же, чтобы развеять чувство внутренней отделённости, одной лишь физической близости недостаточно. Живя бок о бок с другими, удаётся — очень запросто — ощущать себя оставленным и отделённым. Город, бывает, — место одинокое, и если признать это, становится ясно, что одиночество — совсем не обязательно физическое уединение: это отсутствие или скудость связи, сплочённости, родства, невозможность по тем или иным причинам обрести всю необходимую близость. Неудовлетворённость, как сообщает нам словарь, от отсутствия близких отношений с другими. Едва ли удивительно в таком случае, что одиночество достигает апофеоза в толпе.
Вечер сулит мне печаль, бьется тоска о причал,
Веки мой город сомкнул, слушая звезд тишину.
Мысли уходят ввысь, солнце спешит за край.
Только молю — дождись, только молю — узнай!