Карусель (1970)

Почему-то вспоминаются молодые годы, почему-то хочется бежать... и всё-равно куда. Если бы вы знали, как хочется! Бежать без оглядки. Бежать от этой пошлой, мелкой жизни... ... бежать, бросить всё и бежать, и остановиться где-нибудь в поле, далеко-далеко, и стоять пугалом, деревом, столбом, но стоять под широким небом, и глядеть, как над тобой тихий, ясный месяц светит, и забыть, забыть, забыть...

Другие цитаты по теме

— До отъезда ты всегда говорила, что Эл-Эй* это асфальтовая топь.

— О, Боже! Я столько фигни говорила в юности, думала это так умно.

— Сейчас ты больше так не считаешь?

— Считаю ли я Эл-Эй асфальтовой топью? Нет. Нет, ты сам асфальтовая топь.

— Я?

— Ну не ты сам. Просто говорю, типа неважно где ты, важно кто ты. И ни Калифорния, ни Мэн, ни Нью-Мексико этого не изменят. Понимаешь? Нельзя сбежать от себя самого.

В Казани я познакомился с легендарным летчиком, Героем Советского Союза Михаилом Девятаевым, который в феврале 1945-го бежал из немецкого концлагеря на угнанном им бомбардировщике «Хейнкель-111». Я бывал дома у Михаила Петровича, он рассказывал то, чего в книгах нет. Оказывается, спустя годы двое из военнопленных, которых Девятаев спас, посадив в самолет, утверждали, будто они устроили побег. Наверное, в жизни всегда так бывает. У победы много родителей...

Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,

В Африку, как прежде, как тогда,

Лечь под царственную сикомору

И не подниматься никогда.

С тобой я готов был бежать на край света,

Но ты изменила сама, ты туда удрала.

Порвалась струна, и теперь моя песенка спета.

И жизни мне нет — вот такие дела.

— Иван, на ней свет клином не сошелся...

— Для меня — да.

Юность была из чёрно-белых полос,

Я, вот только белых не вспомнил.

Я бы умер во сне, без снов о тебе.

Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько... И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, — дураком... Что ж, — он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут!

— Одно я знаю точно — все кошмары

приводят к морю.

— К морю?

— К огромной раковине в горьких отголосках,

где эхо выкликает имена -

и все поочерёдно исчезают.

И ты идёшь один... из тени в сон,

от сна — к рыданью,

из рыданья — в эхо...

И остаётся эхо.

— Лишь оно?

— Мне показалось: мир — одно лишь эхо,

а человек — какой-то всхлип...

С утра работа. Вечером диван и выключенный черный телевизор.