Я, конечно, иностранцев очень люблю и уважаю, но преимущественно днем, а не когда мне звонят на рассвете и несут всякий бред…
Когда иностранцы старательно выговаривают японские слова — это получается очень забавно и даже мило.
Я, конечно, иностранцев очень люблю и уважаю, но преимущественно днем, а не когда мне звонят на рассвете и несут всякий бред…
Когда иностранцы старательно выговаривают японские слова — это получается очень забавно и даже мило.
— Мое самое сильное воспоминание тех дней — это воспоминание о том, как я потерялся. Ты когда-нибудь терялся, Кенжи?
Я покачал головой.
— Странно, — сказал Фрэнк. — Каждый ребенок хоть один-единственный раз, но должен потеряться.
Все мы иногда врём. Но если человек врёт день изо дня, не переставая, то в какой-то момент он и сам уже не может отличить свою ложь от правды.
Мне кажется, что одиночество американцев и одиночество японцев — переживания совсем разного свойства. У первых одиночество — это необходимость прилагать усилия для того, чтобы приспособиться к новой ситуации, принять новую реальность. Для вторых — нечто от тебя не зависящее, что нужно просто перетерпеть.
Не понимаю, почему все вокруг меня так отчаянно врут. Такое ощущение, что без вранья им просто не выжить.
В нашей стране, с точки зрения иностранцев, есть много непонятного, но, к сожалению, большинство этих непонятных вещей не поддается объяснению. По крайней мере, я не могу их объяснить. Почему в Японии, которая считается одной из самых богатых стран мира, распространены случаи кароси — смерти от переработки? Почему отнюдь не умирающие от голода японские школьницы встречаются за деньги с мужчинами? Почему никто из японцев не жалуется на тансинфунсин — абсурдную командировочную систему, когда сотрудник ради интересов компании обязан бросить семью и уехать в длительную — иногда многолетнюю — командировку?
Все мои мелкие страхи и подозрения слились в одно огромное дурное предчувствие.
— Мое самое сильное воспоминание тех дней — это воспоминание о том, как я потерялся. Ты когда-нибудь терялся, Кенжи?
Я покачал головой.
— Странно, — сказал Фрэнк. — Каждый ребенок хоть один-единственный раз, но должен потеряться.
Долгая жизнь — это в некотором смысле постоянная отсрочка смерти.
Маки держала на коленях сумочку «Луи Вюиттон». Мой взгляд случайно упал на эту сумочку, и вдруг, в одну секунду, я осознал, почему ради «Прада» и «Шанель» девчонки-малолетки готовы практически на все. Дело в том, что обладание любой настоящей вещью — даже не обязательно фирменной, а просто достойной вещью — дарит человеку частицу счастья, уменьшает его печаль.