Марио Пьюзо. Дураки умирают

— Ты пытался когда-нибудь читать классиков по второму разу? Боже мой, все эти старые ***уны типа Харди, Толстого, Голсуорси — они же просто невыносимы. Им сорок страниц надо, чтобы описать, как кто-то где-то пернул. А знаешь, чем они берут? Они гипнотизируют читателя. Просто берут его за яйца. Представь, ни ТВ, ни радио, ни кино. Ни путешествий, если, конечно, ты не хочешь иметь после этих дилижансов распухшую жопу, подпрыгивая на каждой кочке. В Англии даже палку поставить толком нельзя было. Может быть, поэтому во Франции писатели были более дисциплинированными. Французы-то хотя бы трахались, не то что эти мудаки в своей викторианской Англии. Теперь скажи мне, какого хрена парень, у которого есть телевизор и дом на берегу моря, будет читать Пруста?

— Читать Пруста я никогда не мог, поэтому я кивнул. Но читал всех остальных, и мне ни телевизор, ни дом на берегу не смогли бы их заменить.

Осано продолжал:

— Возьмём «Анну Каренину», они называют это шедевром. Это же параша. Образованный парень из высшего общества снизошёл до женщины. Он никогда тебе не показывает, что эта баба на самом деле чувствует или думает. Просто дает нам стандартный взгляд на вещи, характерный для того времени и места. А потом он на протяжении трехсот страниц рассказывает, как нужно вести фермерское хозяйство в России. Он это всовывает туда, как будто кому-то это жутко интересно. А кому, скажи, есть дело до этого хера Вронского с его душой? Бог ты мой, даже не знаю, кто хуже — русские или англичане. А этот гондон Диккенс или Троллоп, для них же пятьсот страниц написать, плевое дело. Они садились писать, когда им хотелось отдохнуть после работы в саду. Французы хотя бы писали коротко. А как тебе этот мудила Бальзак? Бросаю вызов! Любому, кто сможет сегодня его прочесть!

Он глотнул виски и вздохнул.

— Никто из них не умел пользоваться языком. Никто, кроме Флобера, но он не настолько велик. Да и американцы не намного лучше. Драйзер, бля, даже не в курсе, что обозначают слова. Он безграмотен, я тебе точно говорю. Это вонючий абориген, бля. Еще девятьсот страниц занудства. Никого из них сегодня не издали бы, а если бы издали, критики сожрали бы их вместе с дерьмом. Но ведь эти парни прославились! Никакой конкуренции...

0.00

Другие цитаты по теме

Он Алексей, но... Николаич

Он Николаич, но не Лев,

Он граф, но, честь и стыд презрев,

На псарне стал Подлай Подлаич.

До изобретения аннотаций на суперобложках автор был вынужден создавать себе имя писательским мастерством.

Фильмы могут доставить удовольствие и вызвать эмоциональные переживания, но научить практически ничему не могут. В отличие от книг, они не способны раскрыть глубину характера персонажа. Они дают ощущения, но не позволяют понять жизнь. Фильм — это магия, заклинания которой могут превратить дурнушку в красавицу, а шалаш — во дворец. Для многих людей кино становится наркотиком, безвредным кокаином. Для других заменяет психотерапию. Приятно, знаете ли, видеть свое прошлое или будущее такими, как хотелось бы, такими, где ты проявляешь себя лишь с самой лучшей стороны.

«Классика» — это книга, которую восхваляют — и не читают.

— Вот читал я тут недавно Генри Миллера... — неожиданно изрёк водитель.

Вид водителя не внушал надежда даже на то, что он читал модных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчёт Тургенева, Джека Лондона и Стругацких тоже существовали изрядные сомнения...

— Слушай, вот не понимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю... Что за беда такая? Если высокая литература — значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себя пересиливать — и читать такое?

— Вы не пересиливайте, — посоветовал я. — Читайте классику.

— Я Тютчева очень люблю, — неожиданно сказал водитель. И замолчал — как обрезало. Так мы и доехали до Студёного проезда — молча и в размышлениях о высокой литературы.

То, что я начал продвигаться в детской литературе, было плодом совершенно сознательного решения. Поскольку у нас вся «взрослая» литература делается так, как будто она рассчитана на слабоумных детей, то лучше уж обращаться откровенно к детям. Дети, есть надежда, еще не стали слабоумными.

Великий писатель в личной жизни далеко не всегда служит примером для подражания.

Казино устало ждать, Чарли. Так что появятся сборщики, и станут вас трясти. Вы же знаете, как они работают. Приходят к вам в офис, устраивают сцены. Вопят, чтобы отдали их деньги. А когда на вас вопят двое огромных парней ростом по семь футов и требуют взад свои денежки, это может несколько расстроить.

В кампусе каждого колледжа студенты, вместо того чтобы писать романы, снимали фильмы. И внезапно до меня дошло, что фильмы — это совсем даже не искусство, а некая форма терапии. Каждый хотел рассказать историю своей жизни, выразить свои эмоции, мысли. Но ведь и множество книг публиковалось по той же причине. Только магия не проступала так явственно в книгах, картинах, музыке. Кино вбирало в себя все виды искусства, кино разило наповал. Казалось невероятным, что, располагая таким мощным арсеналом, можно сделать плохой фильм. Ты мог быть последним говнюком, но при этом делать хорошие фильмы. Неудивительно, что среди киношников так пышно расцвел непотизм. Ты мог заказать сценарий племяннику, из любовницы сделать кинозвезду, сына назначить руководителем студии. Кино могло превратить в знаменитость любую посредственность. В литературе такой фокус не проходил.