Василий Ковалев

Не выяснять, глупа ли честность,

пытаться жить, пытаться жить;

все остальное — неизвестность

и даже тайна, может быть.

Смотри, влюбленные плетутся

по парку в середине дня...

Ты даже вправе усмехнуться -

мол, это точно без меня...

Почти забыть свои волненья

и видеть радужные сны, -

сходя с ума от вдохновенья

за две недели до весны.

0.00

Другие цитаты по теме

Весенний ветер, чистое чутье,

И небо плетью рушится на плечи.

Нет уговоров, каждый гнет свое,

Я нарушаю заповеди речи.

Деревья. Птицы. Реки под небом.

И я всё бегу с дядей Геком.

Так бы и жил.

До сих пор он просто жил, теперь пришла пора подвести итоги этой жизни. Что же осталось от того неистового порыва, который вечно толкал его вперед, от той неуловимой, но созидательной поэзии, которой было преисполнено его существование? Ничего, кроме голой истины, а уж она-то не имеет ничего общего с поэзией. Все мы с самого рождения носим в себе множество несхожих существ, массу переплетенных между собою, но неслиянных зачатков личности и лишь перед самым концом угадываем, что же из них было нашим подлинным «я».

Жизнь ушла к последней точке

и вернулась невзначай.

В стихотворной звонкой строчке

на руках её качай!

С возвращеньем, с возвращеньем

в мир лишений и даров,

в мир прощаний и прощений,

бездорожья и дорог.

Пусть я умру — но только бы запелось!

Ценою жизни спеть — вот это смелость!

Под шелест крыл и синих парусов

Моей мечты — я умереть готов.

Преображенья сладостная жуть -

Единственный необратимый путь.

Ночь тишиной заполнена до краю.

Царь и поэт, я с песней умираю,

О тени вечные! А лиру вам

Я отдаю... В предание векам

Она войдёт, светясь средь длинных трав,

Ещё луною быть не перестав...

Вот плюну на всё и уйду без оглядки,

И жизнь, что всегда оставлял на потом,

Взахлёб стану пить, буду в чистой тетрадке

Писать очень просто об очень простом.

Стало страшно читать и писать,

К нелюбови людской прикасаться -

Потерявший желанье спасать

Обретает желанье спасаться.

Живу, как хочу, — светло и легко.

Я зла не имею. Я сердцу не лгу.

Живу, как умею. Живу, как могу.

На площади стреляют поэтов. На главной площади нервные люди с больными глазами находят своё бессмертие. Но бессмертие пахнет могилой, это эхо молчания в затхлых залах вечной немоты, это плесень апатии, это мгновение, ставшее тягучей, душной, статичной вечностью. На площади люди слизывают с побледневших пересохших губ вкус жизни, запоминая его навсегда, влюбляясь в яростную боль, несущую в себе семена любви и экстатичной жажды вдохнуть в пробитые легкие хотя бы ещё один глоток солёного воздуха. На площади люди отчаянно смотрят в небо, судорожно понимая, что человеческая смертность — всего лишь залог остроты чувств, горячности идей, вечного стремления успеть, не жалея себя: жить, любить, дышать, смеяться, кричать в распахнутые окна, подставлять неумолимо стареющее лицо дождям, ветрам, снегопадам, солнцу... Потому что в конце этого предложения будет точка, восклицательный знак, а не шлейф уходящего в никуда многоточия. На площади стреляют поэтов. И поджарые животы в предчувствии пули прячут в чреве своём несказанные слова, тяжёлым комом поднимающиеся к сжимающемуся горлу, вырывающиеся в холодный воздух хрипом последних итогов. На площади, где стреляют поэтов, стоит мальчик. И небо давит на него, и снег кажется каменным, и тишина пугает... И он пишет на изнанке собственной души детскую мораль взрослой сказки: Бог создал нас разными. Смерть — сделала равными.

Описать бы небо над домами -

полусонное небытие -

самыми прекрасными словами...

Горькое спокойствие свое.

Посмотри — нешуточное дело,

пустота какая над тобой -

облака снуют осиротело,

синий воздух бледно-голубой.